Следующий год в Гаване

– Да. Сейчас ей девяносто четыре, но память у нее отменная. Она живет в Санта-Кларе со своей племянницей.

Меня переполняет волнение.

– А это далеко?

– Если ехать на машине, то несколько часов, в зависимости от дороги. Если хочешь, Луис может отвезти тебя в один из своих выходных дней.

– Вы можете связаться с ней? – спрашиваю я, стараясь не думать о возможности провести еще больше времени наедине с ее внуком. Ее женатым внуком.

– Еще рано – я могу позвонить ей сегодня вечером. Мы с ней давно не разговаривали, но я стараюсь время от времени справляться, как у нее дела. Я спрошу, готова ли она с тобой встретиться. Уверена, она с радостью согласится. Она любила твою бабушку и ее сестер как родных дочерей. Особенно Элизу.

Когда мы обсуждали эту поездку с Беатрис и Марией, у меня сложилось впечатление, что со временем они потеряли связь с Магдой. Я надеюсь, что старая няня сможет заполнить некоторые пробелы в истории моей бабушки.

– Спасибо. Я очень вам благодарна за все, что вы делаете, чтобы помочь мне.

– Разве может быть иначе? Элиза сделала бы для меня то же самое. И ее сестры тоже.

В ее голосе нет ни капли сомнения. Она абсолютно уверена в правоте своих слов, и я поражаюсь тому, как смогла дружба двух девушек выдержать разлуку длиной в шестьдесят лет. Неужели Анне никогда не приходила мысль о том, что бабушка ее бросила? Неужели она никогда не завидовала той свободе, которую бабушка обрела по ту сторону океана?

– Вам было тяжело видеть, как менялась Куба? – спрашиваю я.

Я с жадностью впитываю все, что она рассказывает мне о Кубе. Я выросла, слушая истории тех, кто после отъезда превратился в изгнанников, и я никогда не смотрела на произошедшие события с другого ракурса – с точки зрения тех, кто остался и чья жизнь протекала в условиях, сформированных под влиянием пришедшего к власти правительства с его политикой и идеологией.

– Да, – вздыхает она и делает глоток кофе. – История Кубы – это история непрекращающейся борьбы и раздоров. Когда мы были девочками, мы жили вдали от проблем, а до нас доходили новости, которые просачивались через закрытые двери наших домов. Батиста был жестоким президентом. Он любил сахарный бизнес, любил деньги, которые текли в страну из-за океана, но он не любил кубинский народ. Он хотел сохранить абсолютную власть, а народ протестовал против того, чтобы страной правил король.

– И все же …

Она грустно улыбается.

– Да, но тогда мы еще ничего не знали. Мы надеялись. Так надеялись! Не забывай, что, когда Фидель начинал свою деятельность, он заявлял о себе не как о коммунисте, а как о борце за перемены, в которых мы отчаянно нуждались. Он хотел принести свободу Кубе. Демократию. Честные выборы. Он должен был стать нашим будущим. Он обещал нам революцию, и он ее осуществил.

– Но какой ценой? – спрашиваю я.

– Жизнь не становится ужасной в один миг, – отвечает она. – Жизнь ухудшается постепенно, и люди зачастую не понимают, насколько все плохо, пока не становится слишком поздно. Фидель клялся всем подряд, что он не коммунист. Говорил, что борется за демократию. Некоторые ему поверили. А некоторые нет.

– А вы?

– Поверила ли я Фиделю и поддерживала ли я его?

Я киваю.

– Нет. Но что я тогда знала о политике? И какое мне было до нее дело? Я жила в мире, наполненном праздниками, балами и вечеринками. Я проводила дни, отдыхая у бассейна с друзьями и совершая покупки очередных шляп и платьев. Мне не было никакого дела ни до Батисты, ни до Фиделя. Но когда Батиста бежал из страны, мне стало не все равно. До этого момента в нашем доме о революции между собой шептались родители, а после побега Батисты о ней стали говорить за обеденным столом.

– Ваши родители подумывали о том, чтобы уехать?

– Сначала они хотели, но потом отказались от этой идеи. Они были убеждены, что кубинцы придут в себя и Фидель падет. Отец говорил, что это только вопрос времени.

Взгляд Анны скользит по комнате, которая явно переживает тяжелые времена. Сохранившиеся следы былого величия – яркое напоминание о том, чего лишилась ее семья.

– Никто и не предполагал, что все зайдет так далеко. Мы думали, что Батиста – это худшее, что могло с нами случиться, но, когда Фидель национализировал компании по производству рома, все стало рушиться. – Она делает еще один глоток кофе, а ее взгляд смотрит в никуда. – Однажды они пришли к нам домой с письмом, в котором говорилось, что компания теперь принадлежит кубинскому правительству. Вот так. Одного листка бумаги оказалось достаточным, чтобы отобрать у нас то, что создавалось веками.

– Мне очень жаль, простите.

Я даже не знаю, почему и за что я приношу извинения. Возможно потому, что Пересы сумели сохранить свое семейное наследие – или по крайней мере создать новое, – в то время как Анна лишилась всего.

– Много времени прошло с тех пор, – отвечает Анна. – Тогда мы ничего не смогли сделать. Мои родители покинули Кубу спустя полгода. Больше я их никогда не видела. На протяжении многих лет мы поддерживали связь, как могли, но это были совсем другие отношения.