– Мы – послушные маленькие солдатики, которые выживают, не привлекая к себе внимания. Я устал надевать форму и притворяться тем, кем я не являюсь. Я устал избегать свободных мыслей, устал хоронить эти мысли, чтобы они не погубили меня или мою семью. Мне тридцать шесть лет, и каждый мой день – это борьба. Я прилагаю усилия, чтобы пережить новый день и удовлетворить свои основные потребности. Я должен заботиться о бабушке, о моей семье, должен сделать так, чтобы на столе была еда. И у меня из-за этой ежедневной борьбы за выживание просто не остается сил на то, чтобы думать о будущем.
– Как ты думаешь, теперь, когда дипломатические отношения укрепились, ситуация улучшится?
– Надеюсь, что так. Но что может измениться? Мы просто станем обслуживать больше туристов и принимать круизные суда? Как во времена Батисты, когда американская мафия со своими отелями и казино управляла Гаваной, а Голливуд использовал это место как свою игровую площадку? Неужели у Кубы нет никаких шансов стать чем-то большим?
Тень падает на его лицо, и я вижу там синяк. Луис потирает подбородок, опустив глаза.
– В Гаване есть рестораны, которые моя бабушка, когда была маленькой девочкой, часто посещала со своей семьей. Теперь только туристы могут позволить себе поесть там. Мы же гости в нашей собственной стране. Второсортные граждане, которым не повезло родиться кубинцами.
Он поднимает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, в его глазах читается дерзость. Нам, кубинцам, плохо удается долго носить маску смирения.
– Но разве рост туризма – это плохо?
– Я не знаю, – отвечает он усталым голосом. – Будет слишком жестоко, если мы, пройдя через столько испытаний, придем к тому, с чего начинали. Моя семья лишилась слишком многого.
– Трудно на что-то надеяться, – продолжает он. – Конечно, бывали времена и похуже. Когда мы потеряли поддержку Советского Союза, наша жизнь превратилась в ад.
– Ты когда-нибудь уедешь отсюда?
– Здесь мой дом, здесь все, что я когда-либо знал. И в то же время жить здесь очень тяжело. Рано или поздно наступает момент, когда нужно решить, стоит ли оставаться или пора уезжать, если оскорблений становится больше, чем радостных моментов.
Все упирается в «радостные».
Уже поздно, и мне пора идти спать. Мне не следовало сидеть в полумраке с женатым мужчиной и вести с ним задушевные разговоры.
Я поставила свой стакан на стол и встала.
– Кристина никогда не понимала, почему я не могу быть здесь счастлив. Почему было недостаточно того, что у меня было? Именно это положило конец нашему браку.
Я снова сажусь.
– Вы расстались?
– Развелись.
– Давно?
– Полагаю, это зависит от того, что ты вкладываешь в понятие «давно». Прошло уже два года.
– Но она же сказала, что она твоя жена, – бормочу я.
Короткий смешок срывается с его красивых губ.
– Это очень похоже на Кристину. – В его словах я слышу нотки нежности. Он делает еще одну затяжку. – Ты ей не нравишься.
– Но почему?
Он не отвечает, но ему и не нужно ничего говорить. В его глазах я читаю ответ, и в памяти всплывает тот миг, когда мы сидели на Малеконе и его палец коснулся моей руки.
– Ты думала, что я из тех мужчин, которые позволяют себе…
Он не заканчивает свою мысль, но опять же ему это и не нужно. Мы говорим друг с другом при помощи незаконченных фраз, и паузы в нашем разговоре заменяют неподходящие слова.
– Я не знала.
– Теперь ты знаешь. Я не…
– Мне нужно подняться в свою комнату, – говорю я.
И продолжаю сидеть.
Он тоже не встает.
– Я хочу тебе кое-что показать. Ты не будешь против? – спрашивает он. – Завтра утром я веду занятия в университете. Если хочешь, можешь пойти со мной и лично познакомиться с тем, как устроено образование на Кубе. А потом я проведу тебе экскурсию по острову.
– Согласна.
Глава 14
Проходит день, потом другой, а от отца нет никаких новостей. Я едва сдерживаюсь, чтобы не спросить его о Пабло. Я стараюсь не показывать своего страха и делаю вид, что все хорошо. Я провожу дни, сочиняя письма Пабло. Я пишу письма, которые, возможно, никогда не смогу ему отправить, и в них я наконец признаюсь в чувствах, которые так долго держала в себе.
Если бы с ним что-то случилось, если бы он умер, я, наверное, об этом бы узнала. Или нет?