Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах

В идеале я должен был бы воспользоваться шприцевым насосом[18], который постепенно, очень неспешно и совершенно автоматически вводит морфин в организм пациента, пока не удастся справиться с болью. Но часы показывали три ночи, миссис Бриггс срочно нуждалась в обезболивающем, а мне никак не удалось бы достать для нее шприцевой насос в такое время. Я отвел родственников в сторонку и сказал, что хочу ввести ей морфин. Я объяснил, что она может еще глубже погрузиться в забытье, но это облегчит страдания. Родственники прекрасно понимали, что миссис Бриггс остались считаные часы, и хотели, чтобы она прожила их спокойно и без боли, поэтому с радостью согласились на укол. Я набрал морфин в шприц и медленно ввел прозрачную жидкость под кожу. Прямо на моих глазах напряженное тело расслабилось. Я успел ввести всего пару миллиграммов, но в пациентке осталось так мало живой плоти, что этого оказалось достаточно. Миссис Бриггс наконец перестала метаться, и мученическое выражение сразу пропало с лиц ее родственников. Дыхание больной стало поверхностным, она погрузилась в глубокую кому, а несколько часов спустя спокойно умерла.

Когда тебя окружают личные вещи и фотографии человека, на которых он запечатлен здоровым и счастливым, сложно рассматривать его как очередного обезличенного пациента.

Вся семья была безмерно мне благодарна. Формально это нельзя назвать эвтаназией, но тот укол, пожалуй, ускорил смерть на несколько часов. Работая терапевтом, нередко испытываешь сомнения в этичности принятых решений. Вместе с тем я ничуть не сомневаюсь, что решение дать миссис Бриггс морфин было правильным. Мое нежелание использовать морфин объясняется скорее возможной реакцией родственников пациента. Если бы мне показалось, что близкие миссис Бриггс не поддержат меня, я не стал бы вводить ей морфин. Не из-за того, что воля семьи важнее, чем самочувствие пациента, а попросту потому, что мне не хочется доказывать правомерность своих действий в суде. Конечно, миссис Бриггс пришлось бы помучиться перед смертью, однако я не готов к тому, чтобы меня прозвали новоявленным Шипманом. Люди часто говорят, что врачи играют в Господа Бога, выбирая, жить их пациентам или умирать, но если этот выбор продиктован сочувствием, а не самонадеянностью, то мне не за что извиняться.

Кошка Бетти Бэйл

Из всех пациентов, которых я повстречал за первые шесть месяцев работы в больнице, я запомнил только одного – Бетти Бэйл. Ее привезли в палату в первый мой рабочий день, а шесть месяцев спустя, когда срок моей отработки подошел к концу, она все еще лежала в той же самой кровати. Ей не было и семидесяти, но она перенесла тяжелый инсульт, из-за которого ее практически полностью парализовало. Говорить она могла, но очень невнятно и пуская слюни. Разобрать ее слова было непросто, однако ей было гораздо сложнее произнести их. Она не могла глотать, так что ее кормили через трубку, напрямую подсоединенную к желудку. В общем, она влачила жалкое существование.

Инсульт – непредсказуемая штука, и если одним пациентам удается полностью восстановить все утраченные функции, то другим – ни одной. Большинство же восстанавливается частично[19]. Первые несколько недель с Бетти усиленно занимались физиотерапевт и логопед, но вскоре стало очевидно, что большая часть ее двигательных функций не подлежит восстановлению. Бетти, которая привыкла к самостоятельной жизни, было сложно с этим смириться. Старший врач предложил ей поселиться в доме престарелых, где за ней будут присматривать. Бетти говорила очень неразборчиво, но ясно дала понять, куда он может засунуть эту идею.

– Я возвращаюсь домой! – орала она. – Я хочу увидеть свою кошку.

Бетти оставалась в здравом уме. Она прекрасно осознавала свой диагноз, но отказывалась с ним мириться. Если бы она могла хотя бы частично за собой ухаживать, то ее отпустили бы домой, куда регулярно наведывались бы соцработники. К сожалению, Бетти нуждалась в круглосуточном уходе из-за паралича и проблем с глотанием.