Следы

Я не знаю, почему это меня не разозлило. Было такое ощущение, что кто-то просто занавесил часть моего сознания, и обвинения тетушки Грасии будто отошли в сторону, а передо мной пролился свет — все тусклые, странные вещи, которые заставляли меня бояться самого себя просто… исчезли.

Думаю, что это облегчение дало мне возможность ей посочувствовать. Мне было ее ужасно жаль — эти ее сомнения, ее несчастная, потрепанная любовь. Я пытался как-то ее успокоить.

— Это же здорово, тетушка Грасия, что если отцу все-таки суждено было умереть, то он умер после того, как принял крещение. И смог уйти, как вы сказали, спасенным, прощенным и готовым перейти в величайшее состояние блаженства…

Она резко меня оборвала:

— С чего это ты так со мной разговариваешь? Ты не веришь в это, и я это знаю. Что ты пытаешься сделать? Поймать меня в ловушку?

— В ловушку? — повторил я как дурак.

Я совершенно ее не понял. Ты знаешь, каково мне, Джуди. Я хорошо соображаю, но на это нужно время — много, очень много времени. Это ведь Марк Твен сказал: «Когда сомневаетесь, говорите правду»? Я попробовал.

— Я пытался успокоить вас, дорогая, — сказал я.

— Нет, не пытался, — огорошила она меня. — Но заставил. Заставил меня вспомнить. Порой я забываю. То, что ты сейчас сказал, имеет смысл. Именно поэтому я могу это вытерпеть. Все, что имеет смысл, можно вынести.

Она тихо вышла из комнаты оставила меня одного. А я сидел и пытался думать.

Она сказала: «Поймать меня в ловушку». Что это такое, Джуди? Ты понимаешь, о чем она? Крис, как ищейка, очень много внимания заострял на мотивах. Если тетушка Грасия желала убедиться, что отец достигнет этой высшей степени блаженства — видишь? — до того, как он успел бы отступиться от веры. Мотив для тетушки Грасии. Кому бы еще об этом думать, кроме как не самой тетушке Грасии?

Не странное ли утверждение? Как только мы начинаем думать, что она почти сумасшедшая, она обходит нас всех и представляется гораздо более трезвомыслящей, чем все мы. Только совершенно трезвый разум мог так меня подловить: «Что ты пытаешься сделать? Поймать меня в ловушку?» — за долю секунды.

Хотя ты знаешь, Джуди, все это чепуха. Кажется, что мы с этим возимся почти так же, как Крис. Пытаемся схватиться за несуществующие улики, создать из воздуха то, что Крис называет «доказательствами».

Голос тетушки Грасии был первым, что мы с Люси услышали той ночью; мы слушали, как она снова и снова звала дедушку из-за своей запертой двери. Тетушка Грасия прожила долгие годы с единственной целью достигнуть того самого невероятного блаженства. Пожертвовала ли бы она ей ради отца? Нет. Если бы она была виновна, стала бы она просто вот так раскрывать мне свой мотив? Нет. Все это, пойми, — сплошные «доказательства» Криса. Мое доказательство в том, что я знаю тетушку Грасию. И знаю ее всю свою жизнь. Она Квилтер — дочь дедушки и сестра отца. Это для меня достаточные доказательства.

Твой любящий брат,

Нил

ГЛАВА XIV

I

12 октября 1900, вечер пятницы

Дорогая Джуди,

Весь день мы провели в Квилтервилле на коронерском расследовании. Прошло все совсем плохо. Еще хуже, чем я ожидал. Хэнк Бакермен держался достойно. Там еще был парниша из адвокатской конторы, пытался выделываться — сделать себе имя; одному Богу известно, чего он добивался, но ему удалось только изрядно нас достать. Его зовут Бенджамин Топсон. Всех пытался прижать.

Присяжными были Джон Скроп, Рой Уландер, Джордж Хоундрел, Пит Гаррет и пара шведов, только что купивших у Джима Мюртейна конюшню, что стоит вниз по реке. Держу пари, это шведы так надолго задержали присяжных. Два часа десять минут, Джуди, мы просто ходили кругами и ждали их вердикта: «Скончался в ночь восьмого октября в результате огнестрельного ранения неизвестным лицом или лицами».

Пока мы ждали, никто из нас так не говорил. И никто из нас до сих пор так не сказал. Но я знаю, чего я боялся и чего боялись остальные: вердикта против меня или против Ирен и Криса. Именно это они бы нам и озвучили, Джуд, точно тебе говорю, если бы не тетушка Грасия. Но об этом я расскажу тебе позже. Сейчас ранний вечер. У меня есть целая ночь, чтобы писать. Я хочу тебе все рассказать так, как есть на самом деле, от начала и до конца.

Мне никогда до этого не доводилось бывать в зале суда, и я знаю, что ты тоже там никогда не была. Это грязная, темная дыра со слишком высокими окнами и чересчур низкими потолками. Все окна были заперты, а в центре зала ярко пылала раскаленная докрасна печка, растапливаемая углем; стояла и пожирала весь воздух.