Следы

— Ирен глупа. Она могла слепо согласиться, особенно если тот, кто все это спланировал был умен. Вот так и есть, Нил. Повторяю, я настаиваю на том, что Ирен глупая. Предположим, и это кажется даже более верным, что кто бы ни планировал убить Дика, он наверняка не посвятил Ирен в свой настоящий замысел. Положим, что кто-то заставил ее поверить, что в ту ночь должно было произойти что-то другое — нет, я понятия не имею, что. Тут свою роль могла сыграть веревка. Но снегопад, по всей видимости, испортил запасной план. Никто не ожидал снега в октябре. На моей памяти так рано снег выпадал лишь однажды — когда я была еще совсем малышкой. В общем, предположим, что Ирен помогла злодею, но не сознательно — как простофиля, ей просто управляли. Это возможно, не правда ли?

— Нет, — сказал я. Ирен не может сдержать секрет, даже если это вопрос ее собственных жизни и смерти. Если бы она была в этом замешана, но не имела никаких злых намерений, она бы обязательно рассказала об этом Крису, умышленно или случайно. Нужна невероятная отвага, которой у Ирен нет, чтобы держать секрет в такое время. Если бы она что-то подобное рассказала Крису, он бы обязательно дал нам об этом знать. Сомневаться в честности Ирен или нет — ваше право. Но вы не можете сомневаться в Крисе — только не в таком деле.

— Могу, — сказала тетушка Грасия. И сомневаюсь. Я, по той или иной причине, сейчас сомневаюсь в каждом в этом доме, кроме твоего деда и, возможно, Люси.

Это «возможно» вывело меня из себя.

— И даже в самой себе? — сказал я. Я очень по-хамски задал этот вопрос.

Она тихо ответила:

— Нет. Но иногда я и в себе сомневаюсь.

— Все в порядке, — ответил я, — но вам лучше прямо сейчас перестать сомневаться в Люси…

— Я никогда и не думала, — перебила тетушка Грасия, — что Люси зашла к Дику в комнату и застрелила его. Не будь абсурдным, Нил.

— Что бы вы о ней ни думали, — сказал я, — это ничего не меняет. Она была в моей комнате уже через минуту после того, как прозвучал выстрел. Если бы вы ее тогда видели… — я не договорил, мне было слишком больно.

— Да. Я знала, что она сразу пришла к тебе, Нил.

Я встал и подбросил бревно в камин. Я не осмеливался ничего ей ответить.

Прошло несколько минут, и она снова заговорила. Она хотела, чтобы я перестал заступаться за Ирен. Сказала, что не важно, что я говорил семье; но когда чужие люди, представители власти, придут меня допрашивать, она думает, что мне не стоит так рьяно отстаивать невиновность Ирен. А закончила она словами:

— Тебе она не нравится, Нил. И никогда не нравилась. Ты сам мне говорил, как ее ненавидишь. Тогда почему сейчас показываешь такое отношение к ней? Ты возмущаешься даже попыткам ее мужа доказать ее историю — возмущаешься, ссылаясь на то, что Ирен, ни под каким предлогом, не сможет совершить подлость.

— Вздор! — сказал я. — Послушайте, есть большая разница между «подлостью», как вы это только что назвали, и убийством — или даже помощью убийце.

— Безусловно, — сказала она.

На этот раз я решил ей ответить.

— Вы думаете, что я убил отца, а Ирен мне в этом помогла?

— Я думаю, — прямо ответила она, — что Ирен пришлось бы помочь тебе или Кристоферу, или Олимпии — или кому угодно чужому, кто от нас сбежал. Рассудок заставляет меня оставить надежду на то, что это был кто-то чужой. Заметь, что я исключаю своего отца, саму себя и Люси. Ужасы последних дней порой заставляли меня усомниться в себе; но это всего лишь волнение — ничего больше. Полагаю, никто не может сомневаться в моем отце или в Люси.

— Хорошо, тетушка Грасия, — ответил я. Не могу объяснить, но ее слова о моментах сомнения в самой себе очень ласкали мой слух. — Давайте посмотрим на это с другой стороны. Какой смысл был бы Крису, Олимпии или вам — давайте исключим вас — или мне убивать отца? Я имею в виду, зачем кому-нибудь из нас это делать?

— А зачем вообще кто-то убивает? — спросила она. — Из-за того, что человеческий разум не мыслит в унисон с разумом Творца, человек может его потерять — стать сумасшедшим надолго или на совсем короткий промежуток времени. Зачем Дику было убивать Эноса Карабасса?

— Потому что он пытался изнасиловать мою мать, — ответил я.

— Так сказал Дик, и думаю, сам в это верил. Энос любил меня. Он преклонялся предо мной, говорю тебе. А я любила — боготворила его. Это было наказанием нам за то, что мы поклонялись друг другу, а не нашему Творцу. Но с такой любовью ко мне и ко всему женскому роду из-за меня, ты можешь думать — ох, как глупо с моей стороны разговаривать с тобой об этом! Забудь. Я скажу это. Дик был безумно, дико ревнив. Ты сын Дика. Но это воздаяние от Бога. Если это сделал ты, надеюсь, что ты останешься свободен так же, как и Дик; а перед смертью ты можешь быть спасен, прощен и быть готов перейти в величайшее состояние блаженства — так же, как и Дик.