Следы

Если предположить возможность амнезии, то я вполне мог это сделать. Я мог подняться вечером наверх и привязать эту веревку к кровати, а так же пройтись по всем комнатам и собрать ключи (где я взял пистолет и что делал позже, конечно, я тоже забыл. Могу лишь реконструировать ситуацию в соответствии со словами других. Вспомнить не могу). Затем уже ночью, перед тем как отец потушил свет, я мог пройти по коридору к его спальне. Если бы я зашел туда, угрожая ему пистолетом, то думаешь, он выпрыгнул бы из кровати, чтобы забрать его у меня? Думаю нет. Тетушка Грасия была права на этот счет. Отец ни за что бы не испугался никого из нас. И правда, даже я бы посмеялся, если бы кто-то из наших зашел в мою комнату, размахивая пистолетом. Или, возможно, стоит сказать, что я посмеялся бы еще неделю назад.

Но допустим, что я не показал пистолета. Скажем, что я спрятал его в заднем кармане, и мы с отцом сели разговаривать и проговорили целый час. Если бы я решил скорее убить его, чем позволить ему сходить сума, мне бы понадобился длинный убедительный разговор. И пока мы не принимаем в расчет веревку (Крис до сих пор настаивает, что на не имеет никакого отношения к убийству), нельзя предполагать, что я собирался застрелить Криса, а по ошибке убил отца. Однако просто нельзя исключать веревку, которая около часа свисала из окна на крышу веранды.

Я мог привязать эту веревку в одиннадцать часов, решив, что использую ее в следующие пять минут. А после этого что-то могло меня заставить отложить эту идею на час. Этот фокус с веревкой уж точно заставил бы отца не воспринимать меня и мои угрозы всерьез. Можешь представить себе наш разговор?

— Что ты собираешься делать с этой веревкой для белья, сынок?

— Я собираюсь по ней вылезти из окна после того, как пристрелю тебя.

Мы оба знаем, что отец бы надо мной посмеялся; если бы конечно не решил, что я сошел с ума. В этом случае он мог бы предпринять попытку встать с кровати, чтобы забрать у меня пистолет.

Ладно, тогда скажем, что я привязал веревку. Я застрелил отца. Я подошел к окну и увидел, что идет снег. Я понял, что по веревке спускаться уже нельзя, потому что следы на крыше сразу меня выдадут. Что же я мог сделать? Все до смешного просто. Я мог тихонько пройти в свою комнату и запереться изнутри ключом от чердака. Да, я уже говорил, что нашел ключ от двери на чердак в коробке на самом чердаке. Но если бы дедушка или тетушка Грасия нашли в моей комнате лишний ключ, когда обыскивали дом, то стали бы они всем об этом рассказывать или же просто спрятали бы его обратно на чердак?

Зачем мне нужен был ключ, если я планировал побег из окна, я не знаю. И почему я спланировал побег из окна тоже сложно сказать. Возможно, я придумал какую-то хитрую схему с ключом и веревкой. Или вообще вся эта идея с веревкой — одна из самых дурацких ошибок, которую, в лучших традициях, всегда совершают убийцы. Оставить дверь между нашими с Люси комнатами незапертой тоже было бы еще одной ошибкой. Здесь все вопрос времени. И правда, после того, как прогремел выстрел, мне нужно было выглянуть в отцовское окно, затем через всю комнату тихо выбежать в коридор в свою собственную спальню, запереться, взять стул и начать колотить им по двери. А Люси в это время должна была встать с кровати, обуть тапочки, зажечь лампу, подбежать к нашей общей двери и ее открыть. В принципе такое возможно. Не знаю. Думаю, я не смог бы исполнить все эти действия за две минуты. Но тут мне вспоминается, как долго тянулись две минуты, когда ты мерила Грегу температуру.

В общем, кажется, время играет против меня. А вот то, что я мог бы сделать с пистолетом, играет в мою пользу. Когда вспоминаю, как тщательно обыскивался дом, начинаю понимать, что я просто не мог нигде спрятать этот пистолет. Его бы обязательно нашли. Выкинуть его из окна я не мог. Его было бы видно на снегу. Но, конечно, у меня тренированные бейсболом руки, так что я вполне мог выкинуть его куда-нибудь подальше из отцовского окна. Нет, бред какой-то. Его бы все равно уже давно нашли. Однако пропажа пистолета не такая уж значимая зацепка и с лихвой перекрывается тем фактом, что в ту ночь никто не выходил из дома и в доме не прятался.

Думаю, что Крис мог совершить это преступление равно так же, как и я. Нет, так не пойдет. Крис любил отца: не настолько, чтобы скорее убить, чем позволить ему потерять превосходный рассудок, но достаточно, чтобы не убивать его по какой-либо другой причине. Отец бросил попытки отговорить Криса продавать ранчо. Крис использовал плохое здоровье и слишком высокую загруженность отца в качестве весомого аргумента для покупки новой земли поменьше. Отцовское мастерство ведения хозяйства, видимо, успокаивало совесть Криса, когда он намеревался запихнуть нас на какую-то крошечную долинную ферму. А так же Крис у нас знатный сентименталист и — можно сказать, следовательно, — немного трус.