Следы империи. Кто мы — русские?

Странный царский обоз несколько недель путешествовал по окрестным монастырям, пока наконец не остановился в Александровой слободе. Выбор наверняка был неслучаен. Слобода стояла на крутом берегу речки Серой, с трех сторон была окружена непроходимыми лесами и представляла собой естественную крепость. Оттуда царь направил митрополиту Афанасию послание, в котором сообщал, что «опалился», то есть разгневался на воевод, бояр и духовенство, которые не дают ему казнить и миловать по своему разумению. И потому отказывается от престола. В это же время в Москву полетели грамотки другого содержания: царь сообщал московскому люду, что обиделся только на бояр, творящих беззаконие, а к народу никаких претензий не имеет. Подметные письма читали на столичных площадях, улицах, рынках, и очень скоро у стен Кремля, где собралась встревоженная московская элита, начали появляться толпы озлобленных горожан, требующих возвращения царя. Обстановка накалялась, зрело восстание, решалась судьба российской власти — кто будет у руля: бояре во главе с новым претендентом на престол, дядей Ивана Грозного Владимиром Старицким, или законный Государь Иван Васильевич. И, опершись на народ, царь выиграл: бояре не решились идти против народной воли.

Когда 5 января 1565 года делегация московской знати прибыла в Александрову слободу — просить Ивана Васильевича вернуться, — их поразили перемены в царском облике. За несколько недель Грозный словно постарел на десятки лет. Он понимал, чем рискует. Если бы бояре не испугались народного гнева и сумели взять власть, ему грозило заточение и, скорее всего, смерть. Тем не менее, поставив на карту все, царь рискнул и выиграл.

В челобитной, которую передали Грозному, его просили сменить гнев на милость и править страной, как он пожелает. Бояре безропотно признали за царем право на верховную власть. Государева воля стала единственным в стране источником власти и закона, более того, царская власть теперь стояла над законом. И если раньше, при Иване III, слово «самодержавие» означало прежде всего суверенность, независимость от внешнего влияния, то теперь оно символизировало безраздельную власть русского царя внутри страны.

Это было уникально и не имело аналогов в мире: на Востоке верховная власть, даже самая деспотичная, была ограничена традициями, на Западе — законом и элитами, создающими эти законы. В России царь держал отчет только перед Всевышним, что символизировала церемония Венчания на царство и миропомазания. Так родилось русское самодержавие — власть, которая опиралась не на элиты, а на народ, и подчинялась единственному закону — Божьему.

Хорошо это или плохо? Русское самодержавие переживало взлеты и падения: то трансформировалось до неузнаваемости, как во времена Петра, невнятное завещание которого положило начало веку гвардейских дворцовых переворотов; то возвращалось к прежнему, как при Павле, который навел порядок в наследовании престола. Но факт остается фактом: именно благодаря самодержавию Россия к началу XX века стала самой большой страной мира и одной из самых влиятельных империй. Уникальность русского типа власти очень точно определил Иван Солоневич:

«Русское самодержавие есть совершенно индивидуальное явление, явление исключительно и типично русское: „диктатура совести“, как несколько афористически определил его философ Владимир Соловьев. Это — не диктатура аристократии, подаваемая под вывеской „просвещенного абсолютизма“, не диктатура капитала, сервируемая под соусом „демократии“, не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, — это „диктатура совести“, в данном случае — православной совести».

Монархисты

Русская литература очень точно, образно открывает ворота в русскую историю. Великие русские писатели пришли к Богу, поскольку поняли простую мысль — без монархии, без Бога, Россия жить не будет. Александр Сергеевич Пушкин, Федор Михайлович Достоевский, Николай Васильевич Гоголь, Иван Александрович Гончаров, произведения которых стали для нас культурным кодом — через их язык мы осознаем себя русскими.

А. С. Пушкин, пройдя через масонские увлечения юности, дружил с декабристами, с возрастом стал убежденным монархистом. Царь был его личным цензором. Он написал такие строки: