Следы на песке

– Ай, синьор комиссар! Я вам сказать хотел, что…

– Потом скажешь. Срочно вызови ко мне Фацио и ни с кем не соединяй! Меня ни для кого нет!

Бегом явился Фацио:

– Что такое, комиссар?

– Входи, закрой дверь и садись.

– Слушаю.

– Я знаю, кто этот покойник из Спиноччи.

– Правда?!

– Гуррери. А еще я знаю, кто его убил.

– Кто?

– Галлуццо.

– Вашу ж мать!

– Вот именно.

– Так мертвец – Гуррери? Значит, он один из тех двоих, что в понедельник собирались спалить ваш дом.

– Да.

– А вы уверены?

– На все сто. Доктор Паскуано сказал, что нашел следы операции на голове, трехлетней давности.

– А вам-то кто сказал, что покойник – Гуррери?

– Никто. Сам догадался. – И рассказал о встрече с начальником и Аркуа.

– Выходит, мы в полном дерьме, комиссар, – заключил Фацио.

– Нет, мы близки к тому, но еще не окунулись.

– Но если доктор Аркуа будет настаивать, чтобы ему выдали пистолет…

– Это вряд ли. Начальник, скорее всего, велит ему оставить эту затею. Я там такую сцену закатил! Но… Слушай, мы ведь оружие на ремонт в Монтелузу сдаем, верно?

– Да.

– А пистолет Галлуццо уже отослали?

– Нет еще. Я случайно сегодня утром заметил. Хотел сдать пистолет агента Феррары, его тоже заело, но ни Туртуричи, ни Манцеллы не было на месте, а они отвечают…

– Этот гондон Аркуа не станет просить у меня оружие. Я ведь сказал, что его заело, он проверит все пистолеты, которые прибудут из нашего участка. Нам надо обязательно поиметь его до того, как он поимеет нас.

– И как же?

– Есть одна мыслишка. Пистолет Феррары еще у тебя?

– Да.

– Погоди-ка, я позвоню кое-куда.

Поднял трубку:

– Катарелла! Дозвонись синьору начальнику и соедини меня с ним.

Соединили сразу, и он включил громкую связь.

– Слушаю вас, Монтальбано.

– Синьор начальник, прежде всего хочу сказать: я глубоко сожалею, что позволил себе сорваться в вашем присутствии и…

– Рад слышать…

– А еще я хотел сообщить, что высылаю синьору Аркуа запрошенное оружие…

Запрошенное оружие. Звучит неплохо.

– …чтобы он произвел любые проверки, какие сочтет нужными. Еще раз простите меня, синьор начальник, и примите мои самые искренние…

– Принимаю, принимаю. Рад, что у вас с Аркуа все разрешилось благополучно. До свидания, Монтальбано.

– Мое почтение, синьор начальник. – Повесил трубку.

– И что вы собираетесь делать? – спросил Фацио.

– Возьми пистолет Феррары, вынь из барабана два патрона и смотри не потеряй. Скоро они нам пригодятся. Потом положи пистолет в коробочку, красиво упакуй и отвези Аркуа с моими наилучшими пожеланиями.

– А что мне сказать Ферраре? Если он не сдаст сломанный пистолет, ему не выдадут другого.

– Пусть тебе в оружейной выдадут пистолет Галлуццо, скажи, что он мне нужен. И скажи им, что пистолет Феррары тоже у меня, пусть выдадут ему другой. А если Манцелла и Туртуричи потребуют объяснений, я им скажу, что сам хочу отвезти пистолеты в Монтелузу и устроить там разнос. Главное – потянуть время, буквально три-четыре дня.

– А с Галлуццо что будем делать?

– Если он в конторе, пришли его ко мне.

Через пять минут явился Галлуццо:

– Вызывали, шеф?

– Садись, убийца.

Закончив беседовать с Галлуццо, он взглянул на часы: слишком поздно, наверняка Энцо уже прикрыл лавочку.

Тогда комиссар решил, не теряя времени, сделать последний оставшийся шаг. Взял фото Гуррери, положил в карман, вышел, сел в машину и поехал.

Виа Никотера была не совсем улицей, а скорее узким и длинным проулком в квартале Лантерна. Под номером тридцать восемь значился обветшалый двухэтажный дом с запертым парадным. Напротив – овощная лавка, видимо дона Миникуццу, закрытая в этот час. Жильцы дома разорились на домофон; он нажал кнопку у таблички с надписью «Гуррери». Спустя мгновение раздался щелчок открывающегося замка, хотя его так и не спросили, кто там.

Лифта не было, но и дом был небольшой, на каждом этаже по две квартиры. Гуррери жил на втором. Дверь была открыта.

– Можно?

– Заходите, – отозвался женский голос.

Крошечная прихожая с двумя дверьми: одна вела в гостиную, другая – в спальню. Монтальбано сразу ощутил дух бедности, от которого сжалось сердце. Плохо одетая, непричесанная женщина лет тридцати ждала его, стоя в гостиной. Видимо, она вышла за Гуррери в ранней юности; наверняка тогда была настоящей красавицей – до сих пор, несмотря на все лишения, ее лицо и тело хранили черты былой красоты.

– Чего вам? – спросила она.

Монтальбано разглядел испуг в ее глазах.

– Я комиссар полиции, синьора Гуррери. Меня зовут Монтальбано.

– Я все сказала карабинерам.

– Знаю, синьора. Давайте сядем.

Они сели. Женщина примостилась на краешке стула, напряженная, готовая вскочить и убежать.

– Я знаю, что вас вызвали свидетельницей по делу Ликко.

– Да.

– Но я тут не за этим.

Она заметно приободрилась. Но страх еще таился в глубине глаз.

– Тогда чего вам надо?

Монтальбано запнулся. Он был на распутье. Не хотелось обращаться с ней жестоко – такой она была жалкой. Теперь, сидя рядом с женщиной, он не сомневался: бедняжку заставили назваться любовницей Ликко не подкупом, а побоями, насилием и угрозами. С другой стороны, полумерами и любезностью тут ничего не добьешься. Наверно, лучше все же устроить ей встряску.