Следы на песке

Мальва, подрагивая кожей, всхрапывала и дергала удилами. Потихоньку продвигалась на восток. Снежный покров доходил ей до колен, и она с трудом находила опору для копыт. Я не мешал ей. Лошадь знает лучше, что делать в таких обстоятельствах. Солнце лениво выбиралось из-за горизонта, и ночная темень постепенно уступала место не слишком радостному пейзажу. Слева и справа в небольшом отдалении поднимались крутые гранитные скалы, поросшие кое, где мхами и чахлыми сосенками, отчаянно цепляющимися за жизнь. Через расщелины пробивались яркие, но холодные лучи. Ощущение того, что я приближаюсь к самой границе мироздания, не отпускало. Через час скалы и огромные камни стали ниже, но сбросили с себя все признаки жизни. Да. Абсолют совершенен и он не достижим. Но, по сути, он так, же мертв как красиво ограненный бриллиант. В нем много ярких огней, но, ни капли жизни. Все замирало и останавливалось при приближении к стеклянному озеру. Все находило свое место и свой абсолютный порядок. Скалы внезапно закончились, и под копыта Мальвы легли мелкие льдины озера, в котором никогда не водилась рыба, не было ярких водяных цветов. Только холод. Только порядок. Только идеал и совершенство. Единственное, что притягивало взгляд, и не было совершенным — это стоявшие поодаль фигуры мужчин, застывших в позах отчаяния и боли. Вросшие в ледяной панцирь, они взывали к Маат, но, похоже, было на то, что она так и не услышала их. Да. Это были проводники. Зрячий Ангел видел их. Видел, как они приходили, но не увидел, ни одного, из тех, у кого получилось вернуться. Я не думал о том, как мне достучаться до Маат. Как мне поднять ее с десятимильной глубины. В голове тяжко билась кровь, и что-то придумывать было сложно. Тропу к тону Маат я искал все свои жизни. Как, в прочем, делают это многие. Все тропы вели к ее трону, я понял уже давно, что разум тут бесполезен. Сердце молчало. Оставалось только надеяться и ждать, чтобы оно, наконец, сказало. Хоть, что то…

Мальва, скользя подковами по стеклянному панцирю озера, внезапно остановилась, словно знала, что дальше идти не имеет смысла. Закачала осторожно головой, выдергивая уздечку из рук. Да. Я оказался в центре круга из застывших фигур проводников. Наверное, именно отсюда они взывали к Маат. Я спешился, поклонился им. Встал на одно колено, уперев клинок перед собой. Мир вам. Даже Диана не смогла добраться сюда для того, чтобы забрать тела и отдать их Перевозчику. Некому было положить им два медных пятака на глаза. Некому было плакать над ними. Проводники. Сколько же вас? Сколько вас, павших на своих тропах? Тех, которые никуда не привели, или оказались ничем. Но, если проводник открывает новую тропу, то за ним обязательно пойдут следом. Спустя годы она станет дорогой из прочного камня, вокруг нее вырастут города деревни. По ней поедут повозки, перевозя товары и скарб. Слева и справа заколосятся хлеба. Появятся сады. Запоют птицы. На базарах в городах начнут торговаться и ссориться из-за полушки за фунт. Да, только вряд ли кто вспомнит, что все началось с того, что однажды кто-то из нас решился в отчаянии или надежде сделать всего один шаг в сторону от торных путей. Я качнул головой. Следы. Следы проводников хранит серая пустошь. Если кто-то захочет — он сможет всегда найти имя проводника открывшего новую тропу. Только желающих их знать было не слишком много. Жаль.

Превозмогая боль, я сполз с лошади. Встал на колени и, сняв перчатку, голой ладонью убрал снежную порошу с небольшого кусочка льда. Вода подо льдом была абсолютно прозрачной. Я увидел в черной глубине яркую оранжевую точку. Скорее всего, это и были чертоги Маат.

Я сел рядом с торосом оперевшись на него спиной. Ветер колкий и жгучий забирался под панцирь. Холодил тело. Мальва, стоявшая рядом, поджала одну ногу и грустно опустила голову. Касалась моей щеки теплыми губами. Я пошарил в походной сумке. Нашел несколько засохших кусочков хлеба, остатки того, что собрала мне Гала в дорогу. Набрал в пригоршню и приложил к губам лошади. Мальва, с благодарность захрустела крошками. Всхрапнула, посмотрела с сожалением, на пустую ладонь и, опустив голову, принялась слизывать со льда снежную крупу.

Мертвенный порядок над стеклянным озером хотелось чем-то нарушить. Я достал из сумки свирель. Отогрел дыханием пальцы. Прижал ладонь к губам для того, чтобы в них появилось хоть немного подвижности, и сыграл первую ноту. Потом увлекшись, и не думая ни о чем, плакал вместе с одиноким пастухом в его очарованном одиночестве и восторге перед мирозданием. Поднимался вместе с ним в небо и снова видел облака сверху. Да крылья не обязательно делать из шелка. Их можно сыграть на свирели. Сладкая патока длинных нот растеклась медово и мягко над ледяным панцирем озера. Не касаясь его. Не мешая ему быть. Не мешая быть себе. Я наслаждался мелодией и отдыхал в ней. В ней не было ни начала, ни конца. Она просто была и была столь же вечной, как и сама Терра.