Ударив танк в борт, самолет взорвался – и оба они, и штурмовик, и «Тигр», превратились в клубок огня, взметнувшийся в воздух на сотни метров. «Тигр» продолжал двигаться по инерции, гася свою скорость и волоча за собой столб огня, удаляясь в сторону от нашей колонны. Я видел, как в воздух взлетела крышка моторного отсека, как затем с него сорвались гусеницы, и, наконец, весь танк под своим весом зарылся в землю, разбросав в сторону опорные катки. На виду осталось только его мощное 88-миллиметровое орудие, вызывающе уставившееся в русские небеса.
Бомбы с этих штурмовиков попали в другой «Ханомаг», который мгновенно исчез в яркой вспышке и пропал из виду. Одна из бомб ударила еще один «Тигр» в башню, которая силой взрыва была сорвана с корпуса боевой машины и, крутясь в воздухе, рухнула у нее за кормой. Еще в воздухе троих членов экипажа, сидящих в ней, охватило пламя, и рухнувшая на землю башня стала для них братской могилой. Продолжавший двигаться на инерции корпус танка был сброшен с дороги взрывом боезапаса, из охватившего его огня во все стороны вылетали горящие трассеры бронебойных снарядов.
Русские штурмовики вернулись, чтобы сделать еще один заход на нашу колонну, и обрушили на нее мощный ливень трассирующих снарядов. Я услышал, как несколько из них, с оглушительными ударами и бешеным свистом, срикошетировали от нашей башни. Сидящий в нашем отделении летчик люфтваффе начал горячо молиться. Курт открыл из своего МГ огонь по штурмовикам и стрелял им вслед, пока не выпустил всю ленту.
Хотя мы по-прежнему двигались на полной скорости, я, улучив момент, обернулся и взглянул на нашу русскую пленницу, прикованную цепочкой к уже почти пустому стеллажу боеукладки. Она только беззвучно смеялась, глядя то на летчика люфтваффе, то на русские штурмовики, атакующие нас. Встретившись с ней взглядом, я отметил, что в ее взоре плещется лихорадочное возбуждение. Я отвернулся от нее. Снова припал к своей смотровой щели и продолжал вести танк.
В нашей колонне теперь остался «Ханомаг», 4 «Тигра» и самоходная зенитная установка. «Тигры» испускали масляный дым, а у одного из них, идущего передо мной, ослабло натяжение гусениц, которые теперь постоянно провисали при движении. Мой собственный «Тигр» стонал на ходу, опорные катки терлись друг о друга и скрипели.[42]
На приборном пульте стрелка указателя уровня масла давно уже находилась в красной зоне, а вольтметр показывал ноль – я даже старался не смотреть на приборы.– Тридцать километров, – раздался голос Хелмана в наушниках ТПУ. – Продолжаем движение. Никто не останавливается.
По другую сторону кожуха трансмиссии Курт вставлял в свой МГ-34 новый барабанный магазин.
– Мой последний, – сказал он, целуя магазин. – Мой самый любимый. Я набил в него особые патроны – с развертывающимися пулями.[43]
Любой русский, который попадется мне на пути к реке, попробует и оценит их.– Ну, доберемся мы до реки – и что дальше? – спросил я.
– Затем будет новая река, а за той – другая, и снова другая.
– И так, река за рекой, обратно в рейх?
Он не ответил мне, вставляя магазин на место.
Два «Тигра» в авангарде, затем два бронетранспортера (один из них – с зенитной установкой), потом наш третий «Тигр» и мы замыкающими – такой теперь стала наша колонна. Нам пришлось сбавить скорость, потому что дорога была усеяна воронками и булыжниками, а смена скорости лишь демонстрировала, сколь нуждаются наши «Тигры» в техническом обслуживании. Трансмиссия дымила остатками масла, вся внутренность нашего танка была заполнена его едким дымом, так что мне оставалось только радоваться струе холодного зимнего воздуха, бьющей мне в лицо сквозь отверстие выбитого стеклоблока прибора наблюдения.
По дороге стали попадаться наши отступающие войска.
Мы двигались мимо групп пехотинцев, с трудом бредущих на запад без офицеров или транспорта. Порой они махали нам, прося нас остановиться, но мы продолжали движение, придерживаясь широкой, хотя и ухабистой дороги, ведущей к реке. Мы обгоняли телеги, полевые кухни и передвижные радиостанции, буксируемые артиллерийские орудия и всадников, то есть обычные осколки отступающих войск, стремящиеся достичь спасительного берега реки.
Единственным прибором на пульте, на который я еще поглядывал, был указатель уровня горючего – и стрелка его стояла на нуле. «Тигр» потреблял 3 литра бензина на каждый километр даже при движении при оптимальных условиях и скорости. На полной скорости, а также при всех тех маневрах, которые мы совершали в лесу, мы должны были потреблять 5 или даже 6 литров горючего на километр. Я сказал об этом Хелману, он вслух выругался. Потом спустился из башни и, согнувшись в три погибели, встал за спинкой моего сиденья, постукивая кулаком по кожуху трансмиссии.
– Раньше уже было, что приборы врали, – сказал он.
От него разило мощным запахом коньяка.
– Но не указатель уровня горючего, герр полковник. Указатель уровня не врет.
– Проклятый бензин. Русские могут жечь горючее сколько угодно; они получают нефть с Кавказа.
– Что мне делать, герр полковник?