Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

В Баальбек Зеетцен попал в конце июля 1805 года в сопровождении маронита из Бшерри по имени Мишель, который служил ему погонщиком ослов и проводником. Жара стояла страшная, они заночевали в степи под открытым небом. Вдали в густых сумерках еще виднелись пологие склоны Антиливана, покрытые орешником. Если в горах водились хищные животные, такие, как пантеры, медведи и волки, то на равнине путникам ничто не угрожало, разве что проползет червяк да пролетит летучая мышь или сова, — при виде последней Мишель огласил ночную степь исступленной молитвой, ибо увидеть сову здесь считается очень плохой приметой.

Утром они подошли к стенам Баальбека, сложенным из огромных тесаных камней, затем миновали ворота, ничем не примечательные. За воротами оказалось пустое пространство, через него тропа вела к руинам и упиралась снова в высокую стену. Вдоль стены прошли до арки и вступили в длинный сводчатый зал. Зеетцеп остановился и перевел дух. Чтобы разглядеть что-либо, надо было привыкнуть к темноте. Затем из мрака выплыли несколько скульптур. В правом углу обнаружился еще один вход, он вел в следующий зал, через него Зеетцен и Мишель вышли на площадь. На одной стороне площади высилась стена с девятью хорошо сохранившимися колоннами, на другой — грудой лежали каменные балки, некогда, видимо, служившие перекрытием большого строения. А впереди — развалины огромного храма с остатками коринфских колонн и новые стены; входы, вырубленные в пих, поражали совершенством форм и изысканной резьбой.

Зеетцен почувствовал себя несчастным и потерянным. Бренность человеческой жизни, бренность красоты, созданной человеком… Что есть вечного в этом вечном мире? Да и вечен ли сам мир? И что это такое — мир, вселенная, бесконечность? Ему захотелось громко закричать, но он лишь простонал. А в ответ… рядом с ним на землю грохнулся кусок мрамора. Это отрезвило его и вернуло к реальности.

— Осторожно! — раздался за его спиной голос Мишеля. — Здесь опасно. Взгляните наверх, там камни висят так, что могут свалиться на нас в любую минуту.

Зеетцен поднял голову. Словно между землей и небом, над ним распростерлись два барельефа: на одном был ясно изображен орел, на другом — какое-то божество. Несколько минут Зеетцен стоял с высоко поднятой головой, упрямо разглядывая их, испытывая судьбу. Однако при первом же порыве ветра пошел дальше. Колонны, пилястры, фундаменты, полуразрушенные стены с нишами для скульптур, углубления в земле, возможно ведущие в подземные ходы. И снова колонны — стоящие густыми рядами и сиротливо валяющиеся на земле, высеченные из одного куска мрамора и составленные из двух кусков, прорезанные каннелюрами и совершенно гладкие. Зеетцен осторожно провел рукой по одной из них и ощутил твердую гладь мрамора. А вот эти из гранита. "Очевидно, их привезли из Египта, так как ни в Сирии, ни в Палестине, помнится, гранит еще никто не обнаруживал", — подумал Зеетцен.

После Баальбека он тщательно изучил и описал расположенные к югу от Дамаска развалины Декаполиса, или Десятигранья, — союза эллинизированных городов, образованного в III веке до нашей эры. Первый и самый большой город Декаполиса он уже хорошо знал — это Дамаск. Остальные, если считать по илинию, — Филадельфия[21], Рафана, Скифополь[22], Гадара[23], Иппос, Дион, Пелла, Канафа[24], Гераса, или Джераш. Но потом этот список изменялся и дополнялся неоднократно. Во всяком случае, развалин городских поселений Зеетцен насчитал много больше, чем десять. Это и Драа, и Эль-Боттин, состоящий из сотен пещер, выдолбленных в скалах, где обитают люди, и Капитолия, сохранившая остатки былого величия — колонны и саркофаги, и Абиль, превратившийся в руины, по которым тем не менее можно попять, как прекрасна была древняя Абила, и развалины в Умм-эль-Джемале, Эс-Сувейде (древней Соаде), Санамене, Фене, Атие и многих других местах. И повсюду его не покидало щемящее чувство бренности бытия.

По какой странной, неожиданной спирали развивается человеческая цивилизация — создается, потом разрушается, забывается, а потом воссоздается из прошлого, чтобы служить будущему или чтобы однажды быть уничтоженной снова. Неужели никогда человечество не выйдет в своем развитии на прямую, не постигнет губительного бессмыслия разрушения и уничтожения?..