Следы ведут в прошлое

– Где она? – таращит глаза Муха. – Я с ней быстро…

– Можешь не утруждать себя, – останавливает Муху Грицко. – Я шарахнул ее по голове, – Голубь, показывая, как это было проделано, коротко взмахивает правой рукой сверху вниз – левой он по-прежнему зажимает на шее рану, – и швырнул в колодец. Небось уже жабам сиську дает.

– Ну вот… – состроив кислую мину, принимается за старое Муха. – И потешиться с девчонкой не довелось, и прикончить, как следует, не дали. И сам не гам и другому не дам…

– Из бумаг нашли что-нибудь? – пропустив мимо ушей слова Мухи, спрашивает Голубь. Он подходит к ведру с водой, стоящему у двери на колченогой табуретке, наклоняется над ним и, опуская руку прямо в ведро, принимается смывать с шеи кровь. Вода в ведре постепенно становится розовой.

– Нет, – мотает головой Тандура. Указывая на стол, на котором стоят несколько мешочков не то с мукой, не то с крупой, добавляет: – Вот только харчей немного нашли.

– Забирайте все, и выметаемся отсюда, – завязывая кое-как вымытую шею большим носовым платком, говорит Голубь и направляется к двери.

Когда все трое оказываются на улице, Грицко вдруг спохватывается:

– Надо бы заглянуть в колодец. А вдруг комсомолка живая. Они, сволочи, живучие.

– Посмотреть не помешает, – соглашается Тандура и, доставая из кармана коробок со спичками, сворачивает к колодцу.

Колодец квадратный, с бревенчатыми стенками, покрытыми толстым слоем зеленой плесени. И неглубокий – до воды не больше пяти метров. При свете спички колодец кажется каким-то таинственным и даже зловещим. Внизу все еще продолжает колыхаться потревоженная черная вода. На ее поверхности вздувшимся пузырем плавает цветастый платок со связанными в узел концами, который совсем еще недавно красовался на голове Оксаны Гриценко.

– Платок можно бы и достать, – говорит Голубь. – Все-таки вещь… Кто…

– Я достану! – поспешно, чтобы его случаем не опередил Муха, вызывается Тандура и хватается за ручку коловорота.

Заполучив платок, он отжимает его, старательно разглаживает, аккуратно складывает и сует за пазуху.

– В хозяйстве все пригодится. Будет что подарить какой-нибудь марухе… чтобы сговорчивей была.

И снова у старой хаты на околице Выселок, будто ничего там не произошло, воцаряется тишина, лишь изредка нарушаемая жалобным повизгиванием заржавленных петель оставшейся открытой двери, которую потихоньку раскачивает посвежевший к утру ветер.

20

Глаза Шмакова то и дело слипаются, а книга раз за разом выпадает из рук. Можно подумать, что она с каждым часом прибавляет в весе. Эпизоды из «Капитанской дочки», которую читает, вернее, силится читать дежурный по Сосницкой милиции Петр Иванович Шмаков, странным образом переплетаются с обрывками его собственных мыслей и воспоминаний, образуя порой кошмарную путаницу в голове.

Всю прошлую ночь Петр Иванович вместе с тремя милиционерами просидел в засаде у хаты лесничего невдалеке от села Вербень. К лесничему, согласно полученным сведениям, должны были прийти два матерых боевика. То ли боевики заподозрили неладное, то ли изменились их планы, но к лесничему никто не явился. Тем не менее за всю ночь Шмакову ни разу не пришлось сомкнуть глаз. А в следующую ночь ему выпало дежурство.

Шмаков в который раз клюет носом, вздрагивает от стука упавшей книги и витиевато чертыхается. Подняв книгу и бросив ее на стол, он встает, чтобы умыть лицо из стоящего в коридоре бачка. Стук в окно заставляет Шмакова потушить лампу. Делает он это не из трусости. Просто Петр Иванович хорошо понимает, что в освещенной комнате представляет отличную мишень для того, кто находится сейчас там, под окном, и потому может запросто получить пулю если не в лоб, то уж в грудь или живот наверняка. Что, впрочем, нисколько не меняет дела, – и то и другое крайне неприятно. И лишь спустя минуту-другую Шмаков встает и вынимает из кармана наган.

Стук в окно повторяется. В этот раз он посильнее. Да и стучат подольше.

В кабинет заглядывает дежурящий вместе со Шмаковым милиционер Никитюк, пожилой мужчина с мятым скуластым лицом.

– Прикажете впустить… товарищ начальник? – спрашивает он шепотом.

Шмаков подходит к окну и осторожно выглядывает. На дворе начинает сереть. Под окном стоит простоволосая женщина в темном с белыми цветами платье. Увидев в окне Шмакова, она делает ему какие-то знаки. Похоже, просит, чтобы ее впустили.

– Никитюк, впусти. Там женщина, – говорит Шмаков.

– Слушаюсь! – полушепотом отвечает Никитюк и громыхает своими сапожищами по коридору.

– Будь осторожен! – кричит ему вдогонку Шмаков. – Там могут быть бандиты!

Шмаков взводит курок нагана: кто знает, не прячутся ли за кустами бандиты, выслав наперед женщину в качестве приманки. Он видит, как открывается калитка – ровно настолько, чтобы в нее мог пройти человек, – и как женщина неестественно проворно проскальзывает в нее. Похоже, Никитюк дернул ее за руку.

Шмаков оставляет свой наблюдательный пункт и выходит в коридор.