Следы ведут в прошлое

Еще не придя в себя и не разобравшись толком, что за гости пожаловали к ней в столь позднее время, но, инстинктивно учуяв недоброе, девушка пытается вырваться из цепких рук Мухи, но это ей не удается. Чтобы она не закричала, Муха зажимает ей рот потной ладонью и, ловко завернув за спину руку, толкает назад в сени.

– Может, мне остаться здесь, покараулить? – вызывается Тандура. – Всякое может быть…

– Лишнее, – говорит Грицко, подталкивая Тандуру в сени. – Кто сюда сунется среди ночи?

Едва переступив порог, Муха с силой толкает девушку в спину. Перелетев через всю комнату, та ударяется головой о стенку. Коротко вскрикнув, хватается руками за голову и медленно опускается на пол.

Минуту спустя в голове у нее начинает проясняться, и она осознает наконец весь ужас своего положения. Сомнений быть не может – эти страшные люди пришли, чтобы убить ее. Им мало того, что они отняли жизнь у ее родителей. Теперь ее черед… Эти не пощадят! Только бы не мучили. Лучше бы убили сразу. И поскорее. Прямо вот сейчас…

Впервые Оксана узнала, что такое горе, в 1916 году, когда ей было тринадцать лет. В том году где-то в далекой и никому из выселковчан не ведомой Галиции сложил свою бесталанную голову за батюшку-царя ее брат Назар, рядовой Бережанского пехотного полка.

А через каких-нибудь два года новая беда: весной 1918 года синежупанники Центральной рады расстреляли сестру Марью, первую выселковскую комсомолку, организатора сельской комячейки.

Очередное несчастье постигло Оксану осенью 1920 года, когда в Выселки пришла весть с юга Украины, что там, под Каховкой, в жестоком бою за счастье трудового народа пал смертью героя беззаветный красноармеец Семен Мороз, симпатичный и бедовый парнишка Сеня, которого всей своей юной душой полюбила Оксана.

А совсем недавно на девушку обрушился еще один, на сей раз самый страшный удар. Как-то ночью к Гриценкам нагрянули люди атамана Ветра. Они пришли вскоре после того, как Иван Степанович Гриценко выступил на сельском сходе с предложением организовать в селе комбед. После жестоких пыток бандиты заперли Ивана Степановича и Евдокию Николаевну в хате, а хату подожгли.

Оксана в ту ночь не была дома. Она ходила в Сосницу, задержалась там дотемна и заночевала у тетки. Это ее и спасло.

Но вот пришел и ее черед…

– Что вам от меня нужно? – превозмогая оцепенение, упавшим голосом выдавливает из себя девушка. Едва ли она сознает всю бесполезность этих слов.

– Сейчас мы все объясним тебе, деточка – осматривая с ног до головы девушку, многозначительно ухмыляется Грицко. – Или ты очень торопишься? Обычно в таких случаях люди предпочитают не спешить.

Внимание Голубя привлекает лежащая на столе тетрадка, одна страница которой исписана синим химическим карандашом. Взяв тетрадку, Голубь брезгливо кривит губы.

– Небось донос в чеку на честных людей настрочила? А? Ах, вот оно что! Оказывается, комсомолия песни записывает… Hy-ну. «Вперед заре навстречу, товарищи в борьбе…» Слыхали, хлопцы? – Голубь выразительно смотрит на Муху и Тандуру и поднимает кверху указательный палец. – «Вперед заре навстречу!» А я-то думал, девчоночка «Отче наш» переписывает да наизусть учит… Молитвы небось ни одной не знаешь? Вместо молитв большевистские песни разучиваешь? Так, что ли?

Голубь рвет тетрадь на мелкие кусочки и бросает на пол.

– А это что еще за головастик висит? – подражая Голубю, со скрытой угрозой в голосе спрашивает Тандура, довольно неприятная личность с круглыми немигающими глазами и усами щеточкой, вперившись взглядом в портрет Ленина. Он срывает портрет со стены и, скомкав его, швыряет в лицо Оксане. Вслед за портретом срывает и рушник. Бросив его под ноги, яростно топчет ногами, приговаривая:

– Хорошие люди иконы вешают на стенах, а не антихристов всяких! А вместо антихристских песен молитвы читают! Молчишь? У-у, ты…

– Говорить разучилась? – стараясь не отставать от товарищей, визжит Муха, брызгая в лицо девушки слюной. – На митингах так небось за язык не надо тянуть! А тут как воды в рот набрала! Отвечай, когда спрашивают! Встать!

Оксана встает, но молчит по-прежнему. Язык и губы ее одеревенели, сделались непослушными. И потом, пусть и подсознательно, она понимает, что с этими людьми, говори не говори, конец будет один. Недаром они пришли среди ночи.

– Молчишь, сволочь! – снова визжит Муха и с размаху бьет девушку в живот кулаком.

Оксана тихо ахает, сгибается вдвое и, опустившись на колени, роняет голову на пол.

– Брезгует, видите ли, разговаривать с нами! – цедит сквозь зубы Муха. – Публика, видите ли, не нравится. Ну, так сейчас ты у меня замолкнешь навсегда…

Бешено сверкнув налитыми кровью глазами, он выхватывает из-за пояса обрез и замахивается им над головой девушки. Высокий Голубь перехватывает готовый уже опуститься обрез и придерживает его.

– Не торопись, Тарас. Прикончить ее мы всегда успеем. Не мешало бы порасспросить кое о чем…

Муха неохотно опускает обрез и зло бросает:

– Нечего с такими лясы точить! Убивать их надо!