– Хорошо-хорошо. Не беспокойтесь, ваше высочество, всё будет так, как вы пожелаете.
– И на Камень-Деву залезть позволишь?
– А вот если ты на Камень-Деву с этими оглоедами ещё раз полезешь, лично выдеру. Без всякой дипломатии.
– А Эжен говорит…
– И Эжена выдеру.
– То есть вы намерены удерживать его высочество… – прокашлялся кавалер. – О, бесспорно, такой заложник…
– Сам ты заложник, – высказался принц.
– Ещё нет, но можно устроить, – хмыкнул травник, – хотя зачем это надо… В общем, так, по-простому, без всякой дипломатии. Мальчик останется здесь. Воспитание, образование – всё здесь, у нас, как я и предлагал вам раньше. Тогда мне отказали. Вспомните, к чему это привело. Если его величество согласится на это без всяких глупостей, вроде попыток похищения или, там, движения войск в нашу сторону, то формально княжество Сенежское останется частью Остравы. Откроем границы, разрешим торговлю и, как раньше, свободный проход для провоза товаров из Загорья.
Кавалер стиснул зубы, стараясь соображать как можно быстрее. Та-ак. Выходит, он вернётся без принца, но с неоспоримым свидетельством того, что его высочество жив, а также с весьма впечатляющей дипломатической победой. Наследник же, находящийся вне двора, в полной безопасности, недостижимый для козней Фредерики, поумерит её амбиции. Конечно, всё это усилит позиции княжества Сенежского, но они и так уж сильны, дальше некуда. А вот возможность проникать на его территорию… очень интересная возможность.
– Что ж, – сказал он, – я думаю, что его величество… – и далее начал плести словесное кружево, чтобы выгода Остравского двора была не так ясна и согласие не казалось данным слишком легко. Травник слушал, со скучающим видом глядя в окно. А может, и не слушал. Может, считал чёрных мушек, которые действительно плясали перед глазами кавалера в минуты сильного напряжения.
– Ладно, – сказал он вдруг, – я всё понял. Вот это вот всё изложите в письменном виде и передайте страже. Они перешлют Илке… тьфу… господину Илму, наместнику Трубежскому и Бренскому, с коим, я полагаю, вы будете общаться и впредь. А нам пора.
Развернулся и ушёл.
– А с тобой на Камень-Деву можно? – донеслось от коридора.
– Со мной хоть на Белуху.
– Правда? Отнесёшь?
– Куда я денусь.
– Только на самый верх. Там, где снег. Снег. Рассвет. Другие краски.
– Хорошо. Будет тебе рассвет.
Стражники, доселе невозмутимые, вдруг засуетились, одни нырнули в дверь, другие бросились к окну.
– Пусти! Да не засти ты!
– Не пихайтесь. Он сначала на стену поднимется. С земли трудно ему. Крылья мешают.
– А господин Илм с земли может.
– Так у него крылья меньше.
Кавалер ничего не понял, но заинтересовался, неспешно вышел во двор, поднял глаза к сереньким небесам. Вроде всё хорошо, и карьера сделана, и выгода не упущена, и совесть чиста, а всё же грызёт что-то, что-то утрачено, и не вернуть, не восполнить.
Прочь от крепостцы, сделав над лесом плавный прощальный круг, неслась на север огромная белая птица.
– Девочка моя, – сказал господин Лунь, – как бы поговорить с тобой осторожно. Мне трудно с людьми, и я всегда говорю не то…
Он прохаживался по комнате, белые волосы то вспыхивали, то погасали в свете закатных лучей, бивших из узких окон. Комната неясного предназначения была выбрана для беседы в основном потому, что сюда редко добирались дети.
Арлетта, напряжённо выпрямившись, сидела на неудобном, слишком высоком стуле, вертела на пальце тонкое колечко. В ногах притулился Фиделио и тоже глядел невесело. Ага, всем всё понятно. Сейчас скажет, что она Варке не подходит, что ему другая нужна, вся такая возвышенная, с крыльями.
Обвенчаться прямо сразу им не удалось, хотя вышло лучше, чем она думала.
Ничего плохого с ней в церкви не сделалось. Вошла с трудом, стиснув зубы, только потому, что Варка сказал «Allez». И ничего. Громом не убило. Смертельные корчи не начались. Старенький, тихонький отец Антон не ругался, проклятую скомороху в одной нижней рубашке из храма не выгонял, но венчать отказался наотрез. Мол, девочка совсем себя не помнит, слабенькая, худенькая, подождать надо, подумать. Боишься, что уведут, сделай так, чтобы не увели. Ты-то себе не принадлежишь, дома сидеть не станешь, вечно с людьми. Согласна ли она на такое? Арлетта не знала, согласна она или нет. Так и осталась наречённой невестой, с крылатым женихом, который вечно где-то витает. С колечком, собранным из капель лёгкого, солнечного дождя, со словами «будет держаться, пока я о тебе думаю». В странном замке с непонятными крайнами. Места для неё здесь не было, и дела никакого не было тоже. На кухне помогать не требовалось. Там ловко управлялись тётенька Петра с дочкой Ивонной и Лапоть, нашедший, наконец, где хлебушка вволю. Арлетту они прогнали. Дескать, больная-слабая, иди отдыхай.