Слепень

Сафронова безропотно открыла сумочку и передала начальнику сыскного отделения записную книжку. Поляничко открыл её, нашел вырванное место, взял у адвоката листок, приложил, и линия отрыва совпала.

— Подлец, какой же ты подлец! Я так и знала, что ты мне изменяешь! — жена Шилохвостова горько разрыдалась. — Теперь я понимаю, зачем ты вернулся в этот дом. А мне сказал, что забыл очки у Иванова.

Наступила тишина. В искусственном тропическом саду пели птицы.

— Позволите вопрос? — Краснопеев поднял руку, как гимназист.

— Пожалуйста.

— А почему укол пришёлся именно в пятку?

— Пятку спящего человека легче ухватить и удержать, став к нему спиной, если он вдруг проснётся. Да и заметить след от укола не так просто. К тому же всегда можно подумать, что человек просто наступил на что-то острое.

— Вы сказали, что господин Шилохвостов и раньше носил с собой шприц, но не смог им воспользоваться. По вашим словам, он прятал его в футляре. Как вы это установили? — поинтересовался доктор Нижегородцев.

— Ещё за столом, я обратил внимание, что Александр Николаевич достал очки из кармана, а не из футляра, который весь вечер находился на столе. И когда он собирался уходить, то очки также убрал во внутренний карман пиджака, а футляр — в боковой. Согласитесь, это странно. Вот я и подумал, что шприц «Рекорд-Брюно» прекрасно в этом футляре помещается. Кстати, футляр и сейчас лежит на столе, но теперь уже, очевидно, с очками. Возможно, в нём остались капельки той ядовитой смеси, которой был наполнен шприц. В данном случае эксперт-криминалист сможет это выяснить. Стало быть, господин преступник, появится ещё одна очень важная улика против вас. Так что, сударь, потрудитесь передать её полиции, — велел Ардашев. И Каширин тут же забрал тёмно-синюю коробочку. — А вот чей веронал остался на прикроватной тумбочке, я сказать не могу, — признался адвокат. — Возможно, этому поможет дактилоскопическое исследование, но выяснение этого обстоятельства уже не играет большой роли.

— Не надо никакого исследования, — вымолвил Шилохвостов. — Это я его принёс. — Он поднял голову и добавил: — Я ни о чём не жалею. Мой брак — мёртвое болото. И только Анна Евграфовна принесла в мою жизнь недолгое счастье… Иванов, зная, как я люблю Анну Евграфовну, всё равно не оставлял её в покое и, в конце концов, добился своего. Он растоптал короткое счастье. Да, я простил Анечку, но не Иванова, который своим поступком унизил меня, хотя он, вероятно, так не считал. Я не боюсь каторги, потому что меня больше нет. Остался говорящий труп… Если сможете, не поминайте лихом.

Все умолкли. Сафронова боялась поднять глаза. А её муж, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону, точно сошёл с ума. И только массивные напольные часы продолжали свой спокойный и размеренный ход.

— Если об отношениях господина учителя и актрисы вы узнали благодаря блокнотному листу, то как вы догадались о тайной связи Иванова и актрисы? — справился коллежский асессор.

— Было понятно, что у господина учителя мог быть только один мотив для совершения преступления — ревность. Естественно, я не имел в виду ревность по отношению к его супруге. И потому оставалось предположить адюльтер госпожи Сафроновой и Иванова. Как видите, он подтвердился.

— И всё-таки, Клим Пантелеевич, как вам удалось так быстро распутать это сложное дело? — не унимался любознательный Краснопеев. — Что вам помогло?

— Я изменил общепринятое правило и сначала определил возможные мотивы убийства, а потом отобрал наиболее вероятных кандидатов в преступники. Отбросить неверные версии помогли господа полицейские, за что я им исключительно благодарен.

— А уж как мы вам… Найти убийцу за три часа. У нас такого быстрого раскрытия преступления ещё не было, — вздохнул Поляничко, повернулся к помощнику и распорядился: — Доставьте Шилохвостова и актрису на допрос к судебному следователю Леечкину. Улица Мавринская — его участок… Остальные свободны. Приношу извинения за отнятое у вас время. И, как бы там ни было, — с новым, 1909 годом!

Слепень

Выражаю благодарность актёру театра и кино, режиссёру Николаю Васильевичу Денисову

Выпили все, но яду недостало, а палач сказал, что не будет больше тереть, если не получит двенадцать драхм — столько, сколько стоила полная порция цикуты.

Плутарх. «Сравнительные жизнеописания. Фокион»

I

Ставрополь, 18 января, воскресенье