Слепой гость

— Зачем вы мне не доверяете, братья? Вы думаете, что это не женское дело? — Она усмехнулась невеселой усмешкой. Братья молчали. Мать повернулась и снова ушла в лес по тропинке, и, когда я посмотрел ей вслед, мне подумалось, что вот мать у меня уже старая, а я и не заметил, как она постарела. Только потом я понял, что это за последний час так согнулась ее спина и так опустились плечи.

Бетке, мой отчим, тоже смотрел ей вслед, и на его лице я заметил улыбку, злую, бессмысленную улыбку. Ему, мне кажется, было приятно, что мать так изменилась и постарела.

Мы долго прислушивались к хрусту веток под ногами матери, пока он совсем не затих. Тогда дядя Абдулла вскинул свой карабин.

— Ну, — сказал он, — будьте свидетелями: я исполняю клятву, хоть мне и жалко дарить ему такую легкую смерть.

Бетке по-прежнему стоял неподвижно. Какое-то безразличие чувствовалось в его позе, но тут он поднял голову.

— Скоты, — сказал он и с удовольствием повторил: — Скоты.

Он оглядел одно за другим спокойные лица моих дядей.

— Все равно, не окажись полковник такой растяпой, вам бы конец пришел. Дурацкая история. Ну и черт с ним. Не мы, так другие вас задавят.

Он сплюнул в траву, а дядя Абдулла целился ему в лоб, и карабин вырисовывался четко, без дрожи двигаясь в горном, прозрачном воздухе. И тут снова раздвинулись кусты, и на полянку не торопясь вышел дядя Орудж и за ним два красноармейца. Абдулла отвел только на минуту глаза и снова уставился на мушку, а дядя Орудж подошел и, взявшись рукой за ствол карабина, спокойно отвел его кверху. Два красноармейца стали по обе стороны Бетке, а Абдулла выжидающе смотрел на Оруджа.

— Ты скверно делаешь, — негромко сказал Орудж. Абдулла посмотрел на Оруджа и резким движением вырвал карабин.

— Орудж, — сказал он, — это Бетке, подручный полковника Шварке. Он убил отца и сегодня пытался убить Гуризад.

— Я знаю, — сказал Орудж. — Но он еще нужен нам. Не спорь со мной.

И снова шея Абдуллы начала наливаться кровью.

— Мы все здесь судили его, — сказал он, — мы все четыре брата, и твоя сестра Гуризад согласилась с нами.

— Я, пятый брат, — сказал Орудж, — говорю вместе с вами, что этот человек заслужил смерть. И он не уйдет от нее.

Вскинув винтовки, красноармейцы повели Бетке.

— Стойте! — крикнул Абдулла. — Орудж, слушай! Я дал клятву. Из этого карабина... — Он задыхался.

Орудж положил ему руку на плечо.

— Я знаю, Абдулла, — сказал он мягко. — Но неужели ты хочешь, чтобы он умер молча? Нет, он еще расскажет нам обо всех своих замыслах. Больше я тебе ничего не скажу.

Мышцы, напрягшиеся на шее дяди Абдуллы, слабели. Со свистом он перевел дыхание.

— Ладно, — сказал он, — веди. Ты все-таки тоже сын моего отца.

Орудж приложил руку к козырьку и, повернувшись, скомандовал красноармейцам. Он пошел впереди, а сзади шел Бетке и два красноармейца с винтовками по обе стороны от него. Они вступили в лесную тень. Бетке оглянулся. Он посмотрел на моих дядей, молча провожавших его глазами, на меня, его пасынка, с которым он жил не один год, которому дарил книжки, баловал и ласкал. Он посмотрел на нас и улыбнулся бессмысленной, злой улыбкою, такой злой, что мне стало страшно. Потом он скрылся за стволами горных дубов, но я навсегда запомнил его улыбку, улыбку моего отчима, унтер-офицера гитлеровской службы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Разговор с Черноковым. — Мы с Бостаном собираемся в путешествие. — Удивительный караван. — Патруль на склоне горы.

Рустам увез мою мать на арбе, которую он нанял в ближайшем селении, дяди мои ускакали на конях, а я отказался сесть на коня вместе с дядей Абдуллой, оказав, что у меня дела. Я решил все-таки вернуться в Мертвый город, потому что не мог чувствовать себя спокойным до тех пор, пока не поговорю с Черноковым.

Одно меня пугало — это предстоящая встреча с корзинщиком Мамедом.

По дороге я встретил кочевье, расположившееся на отдых. Я был голоден и с такой жадностью посмотрел на котел с пловом, стоявшим на огне, что меня пригласили к костру и угостили. Поев, я почувствовал себя более смелым и рассудил, что если Мамед и притворялся слепым, то уж во всяком случае старик-то он взаправдашний, а поэтому удрать я от него всегда сумею.

За поворотом дороги передо мной открылся Мертвый город, и кладбище, и белая палатка муллы. Толпа поредела. Это я заметил сразу еще издалека. По-прежнему вокруг палатки стояли плотным кольцом молящиеся люди. Солнце уже садилось, и всё — могилы, люди, палатки — было освещено тревожным красным светом.

Осторожно, часто оглядываясь, чтобы неожиданно не натолкнуться на Мамеда, я стал пробираться к палатке. Теперь это было нетрудным делом. Народу было еще много, но пройти можно было совершенно свободно. По-прежнему, собравшись в кучки, люди говорили об утренних событиях, и споры, начатые еще вчера, до сих пор не могли утихнуть.

Я пробирался к палатке. Там я рассчитывал найти Чернокова. Видимо, запас калек был исчерпан, по крайней мере, мулла уже никого не исцелял. Он был в палатке, и занавески у входа были плотно задернуты.

Здесь меня окликнул Бостан.