Слепой. Тропою белого дьявола

Шестаков пощупал капот. Как и следовало ожидать, он был холодный. В решетке радиатора майор насчитал четыре пробоины; свободно вытекшая наружу охлаждающая жидкость давно ушла в песок, оставив на каменистой почве лишь неровное пятно чуть более темного оттенка, чем земля вокруг. Майор опустился на корточки и приложил к пятну ладонь – совсем сухое. Вряд ли сосед и коллега Бориса Шестакова колесил по округе больше полутора суток и попал в засаду уже по истечении этого срока, буквально в десятке километров от базы…

Выпрямившись, Шестаков посмотрел вниз. Перед ним лежал пологий каменистый склон; впереди сквозь дымку тускло поблескивала лента катящейся по камням, широко и мелко разлившейся реки. За рекой местность опять начинала повышаться, карабкаясь в гору, гребень которой прятался в низко опустившемся облаке. Над долиной, с металлическим клекотом рассекая винтами прозрачный воздух, прошел вертолет.

– После обеда горчица, – сказал за спиной у Шестакова молодой голос.

– Точно, – авторитетно поддержал другой. – Их давно и след простыл. Сделали дело и ушли… Суки!

Шестаков медленно обернулся. Солдаты стояли на дороге, охватив брошенную машину неровным полукольцом, и смотрели туда же, куда только что смотрел он сам. Механик-водитель стоял на броне во весь рост, сбив на затылок танковый шлем, и тоже смотрел на дальний склон ущелья. Лица у них были разные, но в чем-то главном одинаковые, как у только что вынутых из коробки оловянных солдатиков. Все эти люди ждут только приказа, чтобы с полным сознанием своей правоты начать резать, бить прикладами, жечь, взрывать и расстреливать – одним словом, мстить.

– Команда была – наблюдать, – негромко сказал он.

Личный состав нехотя вернулся на позиции, механик-водитель соскользнул в люк; башенка бронетранспортера с жужжанием развернулась и замерла, грозно уставив хобот орудия на ближний склон. «После обеда горчица», – вспомнил Шестаков только что произнесенную зеленым солдатиком срочной службы фразу. Солдатик был прав: все эти меры предосторожности уже не имели смысла. Пустая формальность, дань установленному порядку, которой в данном случае можно было с чистой совестью пренебречь. Там, на склоне, давным-давно никого не осталось… если там вообще была засада, в чем майор Шестаков почему-то сомневался.

Он сделал шаг, и под ногой негромко звякнула стреляная автоматная гильза. Кто-то стрелял по «уазику» почти в упор, стоя прямо тут, на дороге. Шестаков попытался мысленно восстановить картину нападения. Допустим, для начала машину обстреляли со склона – отсюда прошитое очередью ветровое стекло, дырки в радиаторе и длинный, извилистый тормозной след на асфальте. Затем те, кто сидел в засаде, спустились на дорогу и довершили дело, изрешетив многострадальный драндулет почти в упор…

«Крови маловато, – подумал Шестаков. – Если во время этого расстрела внутри машины кто-то сидел, он неминуемо должен был превратиться в дуршлаг. Значит, людей оттуда предварительно вытащили… или они вышли сами. Вышли, обстреляли машину, создав видимость нападения, и ушли…»

Майор обошел машину и немного спустился по склону, внимательно глядя под ноги. Гильз, кажется, не было, но это ни о чем не говорило: их могли подобрать. Вдали опять послышался нарастающий металлический клекот, и, оглянувшись, майор разглядел темную точку – вертолет утюжил дальний склон ущелья. «После обеда горчица», – снова подумал Шестаков. Летуны совершенно напрасно жгли дорогое топливо, пытаясь отыскать тех, кого давно и след простыл. Кто бы ни напал на машину – если это и впрямь было нападение, а не инсценировка, – задерживаться здесь, в низовьях ущелья, им не было никакого резона. Оставалось только удивляться, как нападавшие, кто бы они ни были, вообще отважились сюда спуститься. Это снова заставило Шестакова усомниться в том, что на «уазик» действительно напали. Разве что это был кто-нибудь из сыновей Виссариона Агжбы… Старший, Григорий, вместе с двумя своими братьями до сих пор попусту убивал время, дежуря у ворот госпиталя, но что с того? У него было еще двое братьев, а если пересчитать всевозможных детей, племянников, двоюродных и троюродных братьев, получилось бы, наверное, человек сорок, а то и все пятьдесят – целое незаконное вооруженное формирование…

Шестаков вернулся к машине, без необходимости пнул носком сапога простреленную, свисающую драными клочьями покрышку переднего колеса, а потом подошел к месту, откуда начинались черные полосы тормозного следа, и, задрав голову, осмотрел склон. Он был очень удобный, с островками кустарника и нагромождениями камней, и выбрать на этом склоне место для засады было раз плюнуть.

– Сержант, – позвал Шестаков, – прочешите склон. Надо найти место, откуда стреляли.

Растянувшись редкой цепью, солдаты двинулись вверх по каменистому откосу. Из-под их сапог то и дело срывались и, подскакивая, скатывались вниз небольшие камни. Шестаков вздохнул, покачал головой и, вынув из-за пазухи серебристую коробочку цифровой фотокамеры, снова двинулся к машине.