Слепой Вилли

Он поднимает голову таким образом что белый свет этого почти готового к снегу дня, скользит по линзам его черных очков. Вот теперь начинается работа, и эта работа такая трудная, что вряд ли кто‑нибудь может себе представить ее трудность. Существует особая манера стоять, нечто похоже на военную стойку по команде «вольно». Голова должна быть поднята, и смотреть нужно как бы на и в то же время сквозь тысячи и тысячи людей идущих мимо. Руки в черных перчатках должны висеть вдоль тела и ни в коем случае нельзя держать в них табличку или теребить свои штаны или занимать их чем‑либо другим. Он должен выглядеть как человек с уязвленной гордостью. Не должно быть никакого раболепия, стыда или позора, и тем более нельзя выглядеть сумасшедшим. Он никогда не разговаривает, если только с ним не заговорят, и то только в том случае, если обращаются к нему с добротой в голосе. Он не отвечает тем, кто сердито спрашивает его почему он не займется реальным делом, или о том, что значит лишение льгот, или обвиняет его в фальсификации, и конечно, тем кто желает узнать что это за сын такой, ради учебы которого папа просит милостыню.

Он помнит единственный случай когда он нарушил свое твердое правило — это случилось душным летом 1990 года. «В какую школу ходит ваш сын?», сердито спросила какая‑то женщина. Он не видел ее, тогда было еще около четырех, и он был слеп как крот уже три часа, но он почувствовал злость которую эта женщина выбрасывала из себя, словно клопов из старого матраса. «Скажите в какой школе он учится! Я пошлю ему собачье дерьмо!»

«Не стоит беспокоится», ответил он ей, поворачивая голову на звук ее голоса, «Если у вас есть лишнее собачье дерьмо, то пошлите его Линдону Джонсону. Федеральная почта должно быть доберется и до черта, они доставляют повсюду.»

«Благослови тебя господь, друг!», говорит парень в кашемировом пальто, и голос его дрожит от удивления. Только Слепой Вилли не удивлен. Он все прекрасно слышит, и он рассчитывает что‑то получить. Парень в кашемировом пальто кидает в раскрытый чемодан банкноту. Пятерка. Рабочий день начался.

10:45 утра

Пока неплохо. Он осторожно кладет трость возле чемодана, встает на одно колено, и проведя рукой вперед — назад, хотя видит он еще нормально, собирает банкноты. Он поднимает их — всего четыреста или пятьсот долларов, а в день он имеет три тысячи, что в такое время года маловато, но не так уж и плохо — сворачивает их в трубочку и надевает резинку. Затем нажимает кнопку внутри чемоданчика и двойное дно проваливается, скрывая под собой груду мелочи. Туда же он кладет свернутые банкноты, даже не пытаясь скрыть то чем он занимается и не беспокоясь об этом — за все те годы что он этим занимается его чемодан еще ни разу не украли. Бог помогает бесстрашным засранцам. Он отпускает кнопку и двойное дно возвращается на место. Встает и чувствует как чья‑то рука ложится ему на спину.

«С Рождеством, Вилли!», говорит владелец руки. Слепой Вилли узнает его по запаху одеколона.

«С Рождеством, офицер Вилок!», отвечает Вилли. Его голова наклонена вопросительно, руки по швам, ноги в начищенных до блеска ботинках, расставлены не так широко как в военной позе «вольно», но по — строевому. «Как дела, сэр?»

«Здоров как бык, черт возьми! Ты же меня знаешь, я всегда цвету и пахну!»

Подходит мужчина в распахнутом пальто поверх красного лыжного свитера. У него короткие черные волосы, с сединой на висках. Лицо у него строгое, словно высеченное из камня. Вилли мгновенно узнает такие лица. В руках у мужчины два магазинных пакета — одни из Сакс, другой из Бэлли. Он останавливается и читает табличку.

«Кон Тиен?», вдруг спрашивает он, таким тоном словно знает это место.

«Да, сэр»

«Кто был у вас командиром?»

«Лейтенант Боб Гриссам, с 'а', а не с 'е', и полковник Эндрю Шелф, сэр.»

«Я слышал о Шелфе», произносит мужчина в пальто. Его лицо внезапно меняется. Когда он подходил это был один из прохожих на 5–ой Авеню, но теперь он другой. «Хотя я и не встречался с ним.»

Слепой Вилли не отвечает. Он чувствует запах одеколона Вилока, сильнее чем прежде, так как тот уткнулся ему практически в ухо и дышит словно возбужденный подросток. Вилок никогда не верил ему, и хотя Вилли платит дань за возможность стоять здесь — и довольно внушительную дань — Вилок все же где‑то внутри остается копом и жаждет чтобы Вилли раскололся.

Эта часть Вилока активно старается сделать все, чтобы так и случилось. Но есть одна вещь которую ни один Вилок в мире не может понять — не все то ложь, что выглядит ложью. Иногда все гораздо сложнее чем кажется на первый взгляд. Это еще один урок который он усвоил в Наме, пока тот не стал политической шуточкой и сюжетом для многочисленных сценаристов.

«67 был трудным годом», медленно и тяжело произносит седовласый мужчина. «Я был в Лок Нинх когда войска пытались взять город. Недалеко от границы Бодиан. Вы помните Лок Нинх?»

«О, да, сэр. Я потерял двоих друзей на Тори Хил», отвечает Слепой Вилли.