Слепые души

Я всё-таки провожаю её. Мы идём по снежному накату, скрипя каблуками. Я поскальзываюсь, Ника меня подхватывает и предлагает опереться на её руку. Стоим на остановке, ждём транспорт, и она заслоняет меня собой от пронзительного ветра. Влезаем в маршрутку. По радио — весёлая песня. Люди едут по своим делам, никого не интересует, куда едем мы. Обычный день.

Когда выходим из маршрутки, она подаёт мне руку. Наши шаги снова скрипят по снегу — последние шаги, которые мы делаем вместе. Вот оно, крыльцо, и вот дверь, в которую Ника должна войти. Две милицейских машины во дворе, расчищенные ступеньки. Где-то едут автобусы, идут люди, и им нет дела.

— Ну, вот и всё, — говорит Ника. — Дальше не надо провожать.

Я ёжусь: пронзительный ветер.

— А может…

Она качает головой.

— Нет, всё. Спасибо тебе.

Её губы прижимаются к моим, хотя нас видят. Их прощальная тёплая ласка пронзает мне сердце, слёзы снова катятся по холодным щекам, а она вытирает их мне, сняв перчатку.

— А письмо? — спохватываюсь я.

— Не надо.

Она рвёт свёрнутый листок, и клочки летят по ветру. Я вздрагиваю:

— Зачем ты?..

— Маме я позвоню, — говорит Ника. — Если разрешат. Ну, всё… — Она набирает воздуха в грудь, выдыхает, решительно глядя на дверь. — Я пошла. Ты иди, не жди меня.

— Я подожду, — говорю я.

— Нет, не стоит ждать, — качает она головой. — Неизвестно, как всё обернётся. Иди домой. Иди и не вини себя ни в чём. Ты не виновата.

Она поднимается по ступенькам, берётся за ручку двери. Я хочу броситься за ней, но её взгляд меня останавливает. Перед тем как её чёрная куртка, кожаная шапка с козырьком и сапоги скрываются за дверью, она в последний раз мне улыбается.

До Нового года остаётся неделя.

Глава 10. Чудо

Тащу из магазина тяжёлый пакет, и как раз в этот момент — поразительная точность! — из снежной пелены выныривает чёрный джип. Дверца открывается, и на снег ступает нога в зимнем ботинке — удобном и тёплом, но с женской точки зрения не слишком-то изящном: его обладательница — не кокетка. Она носит брюки и короткую стрижку, не пользуется косметикой, а духами — самую малость, но зато водит шикарный чёрный джип.

— Здравствуй, золотце. Что такая невесёлая? Новый год на носу.

— Здравствуйте, Диана Несторовна, — отвечаю я, останавливаясь. — И вас с наступающим.

Поставив машину на сигнализацию, она подходит ко мне, в чёрной короткой шубке и широких чёрных брюках — клёш от бедра. Ей достаточно одного взгляда на меня, и она сразу делается серьёзной.

— Пойдём-ка, угостишь чаем. Заодно на пару слов.

Ей возражать бесполезно. Она несёт мой пакет, другой рукой приобняв меня за плечи, и на нас сыплется из низких туч снег. «Пара слов» начинается ещё по дороге к подъезду.

— Ну, что случилось? Зачем Альку мучаешь? Почему не разговариваешь с ней? Что за блажь?

Всё-таки она иногда бывает резковатой. Вот так — с ходу в наступление — её привычная манера, которая не всегда приятна. Мне тяжело отвечать, когда на меня «наезжают», я тоже становлюсь в позу.

— Вы специально приехали ко мне, чтобы об этом спросить?

Она хмурится, её глаза — как льдинки.

— Но, но, полегче, дорогуша… Кто тебя учил так со старшими разговаривать? — В голосе тоже льдистый перезвон.

— Извините, — бурчу я.

— То-то же, — смягчается она. — Отвечаю на твой вопрос… Приехала я просто так, чтобы тебя увидеть. Ну, и заодно узнать, что у вас с Алькой случилось. Что за обиды? Поссорились, что ли?

Мы поднимаемся по лестнице: я — чуть впереди, чтобы справиться с внезапно навернувшимися на глаза слезами до того, как Диана Несторовна их увидит. Но от неё ничего нельзя скрыть, она тут же всё подмечает.

— Так-так, всё вижу, не отворачивайся, — говорит она. — Что за слёзки?

Её рука просовывается под мой локоть, прижимает ласково, но крепко. Объяснений не избежать. Торопливо смахиваю солёные капли, открываю дверь.

— Проходите…

Я раздеваюсь, она тоже скидывает шубку. Я тащу пакет на кухню, она следует за мной. Видимо, она привыкла, чтобы на её вопросы отвечали незамедлительно, поэтому требует:

— Ну-ка, посмотри на меня. Что случилось, солнышко?

— Всё в порядке, — пытаюсь соврать я.

Она неодобрительно качает головой.

— А врать не умеешь, милочка. Хватит валять дурака, говори правду.

— Нет, правда, — вздыхаю я. — Никаких обид, мы с Алей не ссорились. У нас всё по-прежнему.

— Если бы это было так, ты бы не пряталась от неё, — возражает Диана Несторовна. — Ты бы, моя лапушка, перестала наконец передо мной притворяться!

Всё-таки её обращение действительно жестковато, ничего не поделаешь. Но если к этому привыкнуть и не принимать близко к сердцу, она вполне славный человек. Теперь, когда она сняла шубку, я замечаю, что её фигура изменилась: она похудела и стала меньше сутулиться, костюм сидел на ней гораздо лучше и был подогнан плотнее по силуэту. Она выглядела элегантно.

— С Алей это не связано, — объясняю я. — Просто я чувствую себя неважно… Ни с кем не хочется разговаривать.

— Так, в чём дело? — озабоченно спрашивает она, заглядывая мне в глаза. — Ты что, заболела? Что с тобой?