Слеза

Ей никогда не следовало настаивать на продолжении перевода книги. Мадам Блаватская ведь предупреждала ее о рисках. Эврика должна была связать сомнение пожилой женщины с опасностью, в которой, как говорил Эндер, находилась Эврика. Но она не смогла. Может она не хотела. Может она хотела, чтобы в ее жизни было что-то милое и магическое. И теперь это милое и магическое умерло.

Она подумала, что ее сейчас вырвет, но нет, она сдержалась. Она подумала, что может крикнуть, но не сделала этого. Напротив, она опустилась рядом с грудью Мадам Блаватской и подавила желание ее коснуться. В течение месяцев она жаждала невозможного — прижать к груди Диану после ее смерти. И теперь Эврика хотела коснуться Мадам Блаватской, но ее открытые раны не позволили ей этого сделать. Не потому что Эврика испытывала отвращение — хотя женщина была в ужасной форме — а потому что она знала, что так будет лучше, чем вовлекать себя в это убийство. Она сдержалась, понимая, что неважно насколько она заботилась о ней, она больше ничем не могла помочь Блаватской.

Она представила, как другие наткнулись бы на это зрелище: кожа Роды приняла бы оттенок серой бледности во время того, как ее подташнивало, заставляя ее оранжевую помаду выглядеть по-клоунски; молитвы, которые выйдут с уст самой набожной одноклассницы Эврики, Белль Пог; отрицающие ругательства, которые выплеснула бы Кэт. Эврика представила, что может видеть себя со стороны. Она выглядела такой же безжизненной и неподвижной, как и валун, который застрял в квартире уже на протяжении тысячелетия. Она выглядела мужественной и недосягаемой.

Смерть Дианы убила тайны смерти для Эврики. Она знала, что смерть ждала ее, как это случилось с Мадам Блаватской, как будто она поджидала всех, кого она любила и ненавидела. Она знала, что человек был рожден, чтобы умереть. Она вспомнила последнюю строчку поэмы Дилана Томаса, которую она однажды прочитала на одном онлайн форуме, где люди выражали скорбь по своим ушедшим родственникам. Эта строчка была единственной, которая для нее имела смысл, когда она лежала в больнице:

«После первой смерти, другой не будет».

Диана была первой смертью Эврики. Тогда получалось, что смерть Мадам Блаватской была «другой». Даже смерть самой Эврики была «другой».

Ее скорбь была могущественной; она просто отличалась от того, к чему привыкли люди.

Она боялась, но не мертвого тела перед собой — она видела еще хуже в своих многочисленных кошмарах. Она боялась того, что означала смерть Мадам Блаватской для близких ее людей, число который начнет убывать после этого случая. Она не могла отделаться от ощущения, будто ее ограбили, зная, что она никогда не поймет оставшуюся часть «Книги любви».

Это убийцы забрали ее книгу? Мысль о том, что она находится в чьих-то руках и он знает больше о ней, чем она, разозлила ее. Она поднялась и направилась к барной стойке, затем к прикроватному столику в поисках книги, осторожно наступая на места, которые, как она знала, считаются местом преступления.

Она не нашла ничего, кроме головной боли. Она чувствовала себя настолько жалкой, что едва могла видеть. Поларис издал крик и клевал края мантии Мадам Блаватской.

Все может поменяться на последнем слове, подумала Эврика. Но это не могло быть последним словом Мадам Блаватской. Она заслуживала намного большего, чем это.

И снова Эврика опустилась на пол. Интуитивно она коснулась пальцами груди и перекрестила себя. Она сложила руки вместе и склонила в голову в безмолвной молитве к Святому Франциску, прося умиротворения от имени пожилой женщины. Она стояла со склоненной головой и закрытыми глазами пока не почувствовала, что ее молитва покинула комнату и была на своем пути в атмосферу. Она надеялась, что она достигнет места своего назначения.

Что стало бы с Мадам Блаватской? Эврика понятия не имела кто следующий найдет женщину, непонятно были ли у нее рядом друзья или семья. Пока ее мысли крутились вокруг простейших возможностей оказания помощи Мадам Блаватской, она представила ужасающие разговоры с шерифом. Ее грудь сжалась. Блаватская не вернется обратно к жизни, если Эврика втянется в уголовное расследование. Но все равно ей нужно было найти способ сообщить в полицию.

В унынии она оглядела комнату — и у нее появилась идея.

На площадке, мимо которой она ранее прошла, находилась пожарная сигнализация, скорее всего установленная в этом здании перед тем, как оно стало жилым. Эврика встала и обошла лужу крови, которая слегка растеклась, пока она выходила за дверь. Она снова обрела баланс и натянула рукав спортивного костюма на руку, чтобы нигде не оставлять своих отпечатков пальцев. Она дотянулась до красного люка и дернула вниз металлическую ручку.

Сигнализация сработала почти мгновенно, она разрывала слух и была до смешного громкой. Эврика спрятала голову между плечами и начала продвигаться к выходу. Перед тем как уйти, она еще раз взглянула на Мадам Блаватскую. Ей хотелось извиниться.