Слезами и кровью (СИ)

Отогар пристально смотрел на Рогриана. Молодой человек не осознавал, что сейчас, в данный момент, колдун проникает в его мысли и воспоминания, которые до этого всегда были закрыты. На несколько секунд Отогар оказался там, в мире десятилетней давности, в грязном трактире, среди заплаканных служанок и потрясённых мушкетёров. На полу бился молодой мужчина в красно-чёрной форме, его лицо чернело на глазах, из перекошенного рта вместе с вином вырывался безумный хрип. А рядом, держа умирающего за плечи, раскачивался на коленях худой черноволосый паренёк с только-только пробившимися усами. Слёзы кипели в его синих глазах, таких же расширенных и безумных, как у умирающего, и бессвязные крики срывались с побелевших губ.

«Не умирай, прошу тебя! Не умирай! Нет! НЕТ!»

Рогриан вздрогнул – хоть он и не был волшебником и не мог осознать, что кто-то залез в его голову, всё же он чувствовал, что что-то не так.

- За это я и не люблю шегонцев, - глухо произнёс он, справившись со своими чувствами. – Лживые, коварные, подлые люди с чёрными сердцами и ядом в устах! Надеюсь, они поплатятся за всё. За всё, что сделали со мной. С моим другом. С моим королевством.

========== Глава 6. Шаги за спиной ==========

Комментарий к Глава 6. Шаги за спиной

Предупреждение: в этой главе будет упоминаться жестокое обращение с детьми.

Все ворота, ведущие в город Тирль, запирались после заката, но шум на улицах стихал не сразу. Шелковистые южные сумерки постепенно сменялись бархатной темнотой ночи, а город ещё продолжал смеяться, торговаться и спорить – запоздалые торговцы торопливо подсчитывали выручку, кабаки полнились беззаботной молодёжью и усталыми работягами, которым не хотелось идти домой, работники выходили из лавок и мастерских и расходились по домам. Чуть позже улицы становились более тихими и пустыми, и тогда на них можно было заметить измотанных девушек и юношей – молодых приходящих слуг, которые работали в домах слишком небогатых, чтобы позволить себе отдельную комнатку для прислуги: они дожидались, пока хозяева улягутся спать, и потом торопливо возвращались в свои тесные комнатки или углы, чтобы после нескольких часов тяжёлого сна снова бежать по тёмным улицам на работу. А когда и эти усталые тени прятались за стенами, на улочках города можно было встретить лишь городских стражников, совершавших караул, да молодых мужчин в чёрных бархатных плащах или суконных куртках, украдкой пробиравшихся в тени домов на свидания к своим возлюбленным.

Но в тот вечер всё было по-другому. По-другому спешили домой горожане, не задерживаясь на углах улиц и парапетов мостов, чтобы поболтать или поглазеть на сумрачный закат. По-другому, суетливо и нервно, хозяева домов запирали двери и окна. По-другому стучали и щёлкали тяжёлые засовы на Птичьих, Королевских и Белых Вратах, на Вратах Вечерней Зари, Зимнего Ветра и Крылатой Дамы. Все жители города знали: завтра утром эти ворота не откроются. Они будут стоять запертыми, пока капитан Лодерон и констебль Стольм не отыщут виновных в покушении на градоправителя, гибели лейтенанта мушкетёров и ещё двадцати мирных жителей.

Только одни ворота должны были действовать в ближайшее время. Самые большие и широкие, находившиеся в восточной части города, построенные из кирпича, гладко оштукатуренные и выкрашенные красной краской, за что и получили название Алые ворота. Кроме яркого цвета, больше на этих воротах не было никаких украшений – только маленький колокол из красноватой меди на самой высокой точке изгиба широкой арки. Этот колокол звонил дважды в день – когда ворота открывались и когда они закрывались – и издалека походил на крохотный толстенький язычок, который можно увидеть над глоткой, если заглянуть в широко раскрытый рот. Жители Тирля, со свойственным им юмором, прозвали Алые ворота Глоткой, а потом это название перекинулось и на весь квартал, примыкавший к воротам.

Эта часть города была, наверное, самой некрасивой и неустроенной во всём Тирле. До центра было далеко, а до рынка, на который свозили со всей округи мясо и рыбу, и от которого повсюду разносились крепкие запахи, - близко, так что жильё здесь стоило сущие гроши. Люди, гномы, сильфы и даже высокие луноки набивались в тесные дома, как сельди в бочки, резали и делили крошечные комнаты на совсем крошечные углы, а те, кому не хватало места в комнатах, селились в подвалах, на чердаках, в наспех срубленных кабинках, лепившихся к стенам, в палатках и под навесами. Здесь каждую ночь звучали песни, от которых становилось нехорошо на душе, звенело разбитое стекло и плакали женщины. Здесь всегда за случайным и неслучайным путником следили взгляды, острые и скользкие, как смазанные ядом кинжалы. Даже городская стража не пылала желанием навещать улочки Глотки по ночам, а уж добропорядочные горожане и вовсе обходили её за три версты, говоря об «этих чужаках» не иначе как с испугом или презрением.