Слезы Африки

По прошествии этого времени и после всех горьких разочарований, сеньорита Маргарет пришла к заключению, что расизм это – как утверждал её отец – не некая абсурдная необходимость, возникающая среди некоторых человеческих особей, почувствовать себя существом более развитым по отношению к другим себе подобным, но на самом деле некое «различие», что отпечатано в генах уже на уровне человеческого зародыша.

Она все еще помнила время, когда тот, кто позже станет отцом неповторимой «Царицы Билкис», появлялся на ее крыльце жаркими ночами при полной луне, сказочно сиявшей в небесах, и еще она помнила, как косо поглядывали на нее деревенские девушки, словно отдаленная вероятность того, что сможет «забрать» у них этого молодого человека, который, в соответствии с простой логикой, мог принадлежать лишь одной из них, тем не менее, воспринималась как всеобщее оскорбление.

Тот несчастный мальчик не был ни красавцем, ни богатым, ни из важной семьи, и, сказать по правде, не мог составить приемлемую партию для большинства девушек на выданье, но лишь то, что он интересовался бледненькой дочкой преподобного Мортимера, превращало его в нечто, сродни «общественной собственности», которую никто не желал для себя лично, но и также не желал уступить кому-нибудь еще.

– Возвращайся в Европу и подыщи себе мужа белого, – всегда советовал ей отец. – В противном случае будешь жалеть о содеянном до самой смерти, потому что не существует большего несчастья, чем видеть как страдают твои дети. А твои дети, если ты родишь от местного, всегда будут несчастными.

И хоть преподобный Мортимер был слугой божьим, но, тем не менее, знал много о роде человеческом, и может быть, именно поэтому решил обосноваться в самом отдаленном уголке планеты, с намерением, далеким от исполнения, познать лучше Создателя через его творения, пребывающие в самом незапятнанном состоянии, хотя и единственный ценный вывод, полученный из всего этого, звучал приблизительно так: если Господь и создал мужчин и женщин по образу и подобию своему, то небо должно быть заселено неимоверным количеством мелких божеств, очень отличающихся друг от друга, и большинство из них, кроме того, еще и бессовестные сукины дети.

– По большей части, – обычно говорил он своей дочери, когда они вечерами подолгу беседовали на веранде своей хижины, – страсти человеческие имеют обыкновение не очень-то отличаться, идет ли речь о кондукторе в автобусе в Манчестере или о пастухе в Эритерии, поскольку чистота крови совершенно не гарантирует чистоту духа.

В последние годы своей жизни преподобный Мортимер подрастерял не только большую часть той энергии, которая и толкнула его на эту авантюру, но заодно и большую часть той слепой веры, которая воспламеняла его душу подобно тому, как воспылала купина неопалимая в Синае.

– Я пришел к выводу, что та купина, которую Моисей видел горящей в пустыне, была на самом деле не купина, а маленький колодец с нефтью, – заметил он как-то несколько развязано. – Древние кочевники в Иране имели привычку греться у таких огней.

– Звучит, как святотатство, – указала ему его же дочь. – Чудо неопалимой купины описано в Библии.

– Видишь ли… Жизнь научила меня, что «чудо» случается, когда у нас не получается объяснить это самим себе, потому что произошедшее не соответствует ни времени, когда произошло, ни месту, где это случилось, – последовал ответ. – Моисей ничего не знал про нефть, а потому та горящая купина была для него чудом, хотя настоящее чудо заключалось в том, что Господь смог создать саму нефть.

Очень часто сеньорита Маргарет не могла ухватить смысл рассуждений ее отца, особенно, когда он рассказывал о Европе, к которой, как казалось, испытывал тем больше привязанности, чем больше лет находился вдали от нее, как это часто происходит со стариками, которые тем чаще возвращаются к своему детству, чем больше времени прошло с тех пор.

Последние дни он провел в непрерывных воспоминаниях о прошлом, постоянно спрашивая о дате, когда его жена, ушедшая от них тридцать четыре года назад, предполагала вернуться, чтобы они возобновили совместную жизнь, как будто ничего не произошло.

Возможно то был единственный период в ее жизни, когда сеньорита Маргарет отдала бы все, чтобы узнать кто на самом деле была ее мать, где находилась в тот момент, и по какой причине бросила их, когда сама она была еще в колыбели.

Единственный, когда она спрашивала саму себя какая часть тех чувств, что гнездились в ее сердце и текли по венам, были от ее матери.

Когда же наконец преподобный Мортимер перешел в мир иной и упокоился в скромной могиле, под сенью эвкалиптов в небольшой рощице, сеньорита Маргарет пришла к выводу, что лучшее, что могла бы сделать – это окончательно порвать с прошлым и посвятить остаток своей жизни детям, кто был источником всех ее радостей, каких она никогда не испытывала от взрослых.