Вечерело, и жестом указав своим подданным, чтобы оставались на своих местах, вождь встал и удалился к себе в огромную хижину, расположенную выше остальных хижин на склоне ближайшего холма, и только его жены и советники последовали за ним.
– И что теперь?..
Амин Идрис эс-Сенусси повернулся к сеньорите Маргарет, задавшей вопрос, и сухо ответил:
– А теперь будем молиться, чтобы нас всех не перерезали и не взяли девчонку, шкуры и грузовики в придачу, – он кинул на нее тяжелый взгляд поверх своих темных очков. – Не кажется ли вам, что двадцать жизней – цена слишком высокая за девственность, которую она когда-нибудь все равно потеряет?
– Но вы же все вооружены!
– Мало пользы от этого оружия, если они нападут в темноте.
– Думаете, они на это способны?
– Да какое значение имеет, что я думаю, сеньора, – процедил он сквозь зубы. – Главное, что придет в голову этому уроду. Со своей стороны хочу добавить, что я так и не понял какие черти пляшут в голове у заргинийца.
Сеньорита Маргарет не знала как на это ответить, и ограничилась тем, что пошла и села рядом с девочкой, которая, как казалось, еще не поняла, что стала причиной, по которой жизни стольких людей подвергались бесспорной опасности.
– Я ничего не сделала! – было первым, что она сказала, вообразив себе, будто учительница начнет выговаривать ей, как когда-то в классе, за шалости и шум.
– Я знаю, малышка! Знаю, – та поспешила успокоить девочку, с нежностью погладив ее по волосам. – Не твоя вина, что ты такая, как есть, и то, что люди такие, – она тяжело вздохнула, словно в первый раз все столкнулись с непреодолимой проблемой. – Не твоя вина, но опасаюсь, придется тебе привыкнуть к мысли, что подобные вещи будут случаться очень часто. Ты все еще ребенок, но должна признаться, что есть в тебе нечто лишающее покоя.
– И что же это?
– Точно не знаю. Не так много я знаю про это.
– И как мне избавиться от этого?
– Только с годами, дорогая, – рассмеялась сеньорита Маргарет. – Это я могу тебе гарантировать: как бы там ни было, но избавишься ты от этого лишь по прошествии времени.
– Сколько времени?
– Не представляю.
– Хорошо бы это случилось быстро, потому что мне не нравится, когда меня называют «Царицей Билкис», и не нравится то, что происходит. Знаете, что на самом деле меня зовут Клементина?
– Да. Знаю. Так написано в твоем свидетельстве.
– И почему вы никогда не называли меня так?
– Потому что тебе не нравилось, и когда была маленькой отворачивалась и не откликалась на это имя, – она легонько провела кончиком указательного пальца по ее носу и губам. – Ты уже тогда была принцессой, и тебе очень нравилось, когда тебя называли «Царицей Билкис». И с этим именем ты и останешься.
– Но люди меняются. Вы так всегда говорили.
– Так оно и есть, дорогая, – согласилась сеньорита Маргарет. – Но также верно и то, что ты совсем не изменилась. Даже наоборот, с каждым днем ты все больше и больше становишься похожей на настоящую царицу.
То была темная, глухая ночь, и браконьеры разожгли костры, чтобы при их свете наблюдать за происходящим, но жители деревни продолжали оставаться на своих местах, словно окаменели по приказу вождя.
Только дети разошлись по своим хижинам, а мужчины и женщины чередовались таким образом, что если исчезали на некоторое время, то потом незаметно пробирались к своему месту и с невозмутимым видом готовы были сидеть там хоть до скончания веков, если будет такой приказ.
Жара стояла непереносимая, ни малейшего дуновения ветерка, и к тому же тяжелая, давящая тишина лишь усиливали царящую напряженность, что ощущалась в воздухе, и никто бы не удивился, если какой-нибудь из браконьеров, сжимая оружие потными руками, вдруг решил расстрелять в упор сидящих вокруг заргинийцев.
Сеньорита Маргарет уложила «Царицу Билкис» на водительском сиденье второго грузовика и села рядом с греком, который сразу же предложил ей кружку с крепчайшим кофе без сахара.
– Дети напуганы, – было первым, что сказала она.
– А вы? – спросил грек.
– Тоже.
– Не знаю, успокоит ли вас это, но и мы тоже, но возможно больше всех напуган этот паршивый козел, он уже сам понял, что зашел слишком далеко.
– Похоже на то, словно мы меряемся силой рук, и в этом состязании все проигрывают.
– А что еще мы можем поделать? – пробормотал Канакис. – Лично я всегда был готов либо убить, либо ограбить, лишь бы это принесло мне хотя бы малейшую выгоду. Но я против самой идеи позволить этому импотенту, у которого даже среди его двадцати пяти жен не встает, изнасиловать девочку.
Сеньорита Маргарет легким кивком головы показала на ливийца, дремавшего, прислонившись к бамперу первого из грузовиков.
– Амин так не думает.
– Нет, также думает, просто хорошо скрывает это, – растянул он губы в кроличьей ухмылке, обнажив свои громадные зубы. – И, ко всему прочему, ему очень хочется использовать представившуюся возможность и разделаться с этим хреном. Он достал его уже, потому что с каждым годом за проезд берет все больше и больше.
– А другой дорогой мы не могли бы проехать?