Слезы ангела. Сборник рассказов

Старлей, что ехал начкаром в кабине с водителем, вместе с ним и погиб. Еле достали бедолаг из груды покореженного металла. После этого случая по частям прокатилась волна проверок. Штабные офицеры с большими звездами строили личный состав по всякому поводу и без него, зачем-то устраивали строевые смотры, маршброски и ночные стрельбы. Все закончилось тем, что командир части перед строем зачитал приказ, согласно которому ехать в караул разрешалось с примкнутыми штыками, но с одетыми на них ножнами. Боевой готовностью жертвовать не стали, так как в последнее время случаи побегов из власовской зоны участились. Правда и начальнику караула дали право выгружать личный состав у подножия Лысой горы, если дорожные условия на его взгляд покажутся сложными.

Калек отправили на досрочный дембель, вернулись из госпиталей легкораненые, попрощались с воинскими почестями с погибшими, и пошла служба дальше. А что делать, такая она – солдатская доля, не знаешь, когда покалечит, а когда и вовсе душу приберет. Но у Тойво, слава богу, все закончилось нормально…

Автобус наконец-то добрался до делянки. Мужики загалдели и потянулись к выходу. Столовая на мастерском участке уже заманчиво светила окнами, от водогреек валил дым и пар, где-то в сторонке мерно постукивал старенький финский генератор с гордым именем «Sisu», поставленный после войны по репарациям побежденной страной. Отдельной стайкой, чуть поодаль, стояли девчонки-сучкорубы. После теплых широт родной Белоруссии, откуда они приехали на заработки в Карелию, привыкнуть к здешним морозам было непросто. И хотя одеты они были во все ватное, мороз покусывал их за ноги и щеки, заставлял в ожидании начала рабочей смены поплясать и от души похлопать варежками.

Механик отвечал не только за исправность пил и заточку цепей, но и за топоры для сучкорубов. Хороший топор – это как продолжение руки. Если топорище правильно выстругано, хорошо подогнано к лезвию, а сам топор наточен соответствующим образом, с ним работать – одно удовольствие. Или напротив, плохой топор – только помеха в работе: и сам намаешься, и работы толком не сделаешь.

Тойво открыл свою мастерскую, включил наждак и, придирчиво осматривая каждый топор, стал их править. Работа у него спорилась, а потому через десять минут он уже раздавал топоры девчонкам.

– Лена, это твой топор. Аня, свой возьми. Надюша, ну что ты опять не свой топор берешь, это Сашин, а твой – вот же он.

Надюша из всех девчонок нравилась Тойво больше всех. Некрикливая, скромная и красавица – глаз не отвести. Даже через ватные брюки, фуфайку и валенки на три размера больше, угадывалась ладная, стройная фигура и крепкая, высокая грудь.

Всем девушкам было по семнадцать-девятнадцать лет, на север они приехали не за длинным рублем, но за лучшей долей, от колхозных нищих трудодней и убогой деревенской жизни убежали. Что касается Надюши, то она казалась среди подруг явным недоразумением: с такой внешностью не суки рубить в тайге надо, а со сцены выступать. Она казалась хрупкой и очень женственной, даже топор брала в руки как-то странно: того и гляди, выронит инструмент. Тойво откровенно было жаль девчонок, пропадающих в лесу на тяжелой работе, которая далеко не каждому мужику по плечу, но что он мог поделать?

Самой заводной в этой компании была пышнотелая, краснощекая толстушка Аня, у которой рот не закрывался ни на минуту. Отчаянно мешая белорусскую и русскую речь, в которой все чаще мелькали и крепкие карельские словечки, она успевала почесать своим языком, как выражался Тойво, все деревья на делянке. Ни мороз, ни вьюга не влияли на ее болтливость. Особенно от колких шуток доставалось Тойво, так как он был самым молодым и видным парнем в бригаде.

– Тойвушка, а откуль ты знаешь, какой топор чей? Ты чаво, их подписываешь, что ли? Или у тебя на каждую бабенку заточка особая?

– Особая, особая, – отвечал Тойво под дружный девичий хохот.

– А чаво в ней особого, мяханик? Ты привораживаешь их, что ли? Ты уж подскажи, а то я, грешным делом, Надюшкин топорик уведу, так ведь потом будешь за мной бегать! А я ведь дивчина озорная – захомутаю, и никаких тебе перкеле-саатана!

– Не бойся, Анютка, все топоры одинаковые, кроме твоего.

– А что же в моем особого?

– Там лезвие пошире, чтобы ты покрепче к нему своим языком на морозе прилипла, может хоть потом помолчишь какое-то время.

– Ой, зря ты, Тойвушка, надеешься! Я ведь с топорами не целуюсь! Сильно захочу, так пойду вон Ваську-тракториста зацелую. Хотя, нет, от него вечно соляркой пахнет. К тебе, милок, приду, если очень заскучаю…

Девушки уже шли на свое рабочее место – к видневшемуся поодаль штабелю вытрелеванной древесины, а Анька все не унималась. Иногда Тойво раздражали ее постоянные шутки, особенно, если они касались Надюшки и его: в бригаде давно стали подмечать, что эта парочка начинает обращать друг на друга все больше внимания. Впрочем, Тойво понимал, что Анины шутки безобидны, а на самом деле она добродушная и веселая девчонка.