Слезы Чёрной речки

Лошади были чужие. Андрей знал всех коней в Чибижеке «в лицо». Таких вороных, с коротко подстриженными гривами и хвостами не было нигде, это точно. В поселке ни у кого не было таких крутолуких седел, да и сыромятная упряжь, по всей вероятности, была сшита на заказ — точно и аккуратно, «ход» шва был совсем иным, чем у местных кожевников. Внимательно присмотревшись, Андрей без особого труда узнал почерк ольховских мастеров. В крепких швах имелся тонкий, искусно и неповторимо затянутый узелок.

И тут он вспомнил, чьи это лошади. Он видел эту четверку в Артемовске и в Чибижеке, знал хозяев лошадей. Это была конная милиция. Андрей часто встречался с чекистами в краснозвездных фуражках, в кожаных куртках и яловых сапогах. Он не был знаком с ними, но при встречах всегда здоровался, как и с любым другим путником. Они отвечали на приветствие, но глаза милиционеров были всегда холодны и строги, как будто они смотрели не на простого человека, а на матерого убийцу. Вполне понятно, что после таких взглядов властей, после событий последних трех лет любой человек будет бояться верховых в кожане. На душе сделалось как-то неприятно. Предчувствуя недоброе, дрогнуло сердце. Какими-то чужими, ватными руками Андрей потянул дверь.

В сумрачной комнате, освещаемой слабым светом керосиновой лампы и серым, ранним рассветом, стояла настораживающая тишина. Ее нарушал ритмичный стук настенных часов, отсчитывавших последние минуты свободы Андрея. Андрей увидел перепутанные, белые лица родителей. На табурете у печки, сжавшись воробьем, сидел Леха. По обеим сторонам двери стояли два милиционера с карабинами. Когда Андрей вошел, они тут же встали за его спиной и закрыли выход на улицу. За столом, у окна сидели еще двое, в кожанах, с портупеями.

— Долго гуляешь, милок! Видно, теплая постель была? Или девка горячая? — хитро прищурившись, проговорил один, по всей вероятности, старший.

Андрей молчал. Хитрый голос милиционера привел его в замешательство. Он не знал, как следует отвечать представителю власти: начать с шутки или попытаться защитить честь своей девушки. А между тем чекист указал взглядом на стоящий у стола табурет и уже серьезно, даже угрожающе проговорил:

— Садись. Рассказывай.

— О чем рассказывать? — дрогнувшим, каким-то чтим и холодным голосом спросил Андрей.

— А обо всем рассказывай, — прищурив сверкнувшие в гневе глаза, проговорил следователь и вдруг, понизив голос до шепота, зашипел: — В Павловке был?

— Да, — посмотрев на перепуганного Леху, ответил Андрей. — На прошлой неделе. Продукты старателям завозили.

Следователь довольно улыбнулся и, откинувшись на спинку стула, коротко рявкнул:

— В складе был?

— В каком складе?

— В каком складе?! В Павловке один склад. Продуктовый.

— Да, был...

— С кем был?

— С Михалычем и с Кузьмичом.

— А Михалыч говорит, что ты в склад один ходил. Было такое дело?

— Да... Заходил...

— А зачем ты туда заходил? — приблизившись лицом через стол, грозно спросил следователь.

— За ружьем... За патронами. Ружье у меня там стояло, на ночь оставлял...

— А зачем ты его туда ставил?

— Михалыч сказал, чтобы я ружье на ночь поставил. Вдруг какой случай или еще что... Так, от греха подальше.

— А почему ты за ружьем заходил один, без управляющего? Кто тебе разрешил? И где ты ключи от склада взял? И почему тебя часовой пропустил?

Андрей замолчал, понимая, что если он сейчас расскажет о гулянке на прииске, то подведет и Михалыча, и Тимоху, и всех мужиков прииска. Он не мог объяснить следователю, что отношения старателей основываются на честном слове. Это было противозаконно, даже более того — недопустимо! Как он мог сказать представителю власти о том, что Михалыч доверял ему государственную неприкосновенность под честное слово? Стараясь увести разговор, он спросил совершенно о другом:

— А что случилось?

Но следователь не ответил на его вопрос. Взорвавшись, он заревел медведем:

— Куда золото спрятал?

— Какое золото? — испугался Андрей.

— Какое золото? Которое ты взял в складе!

— Не брал я никакого золота! — едва выговаривая слова, оправдывался Андрей.

— Не брал, говоришь?! Что ж, хорошо! Не хочешь говорить здесь — поговорим в другом месте! Собирайся! Поехали!

После этой фразы Леха повалился с табурета. Его подхватили милиционеры и потащили на улицу. В углу запричитала, заголосила мать. Отец, не говоря ни слова, с побелевшим лицом присел на пол.

Андрей встал и попытался улыбнуться:

— Ну что ты, мама! Все будет хорошо, разберемся. Я же никакого золота не брал. Поедем, поговорим, а к вечеру я приеду.

— Конечно, разберемся. Если ты не виноват — приедешь домой, — холодно проговорил следователь и, взяв Андрея под руку, скомандовал: — На выход!

Повинуясь, он вышел на крыльцо. Два милиционера шли за ним, а те милиционеры, что вели Леху, уже стояли в ограде и закидывали за спины карабины.