Слезы Чёрной речки

Еще раз, осмотревшись по сторонам и убедившись в отсутствии посторонних глаз, Татьяна толкнула дверь. Щеколда легко упала с ушка. Не задерживаясь ни на секунду, Татьяна быстро прошла в спальню и, нагнувшись над Машиной кроватью, вытянула небольшой деревянный чемодан. Знакомо щелкнули металлические бляшки, и в руках воровки оказался предмет ее вожделения.

До этого момента действия Татьяны были хладнокровны, точны и расчетливы. Но как только в ее руках оказались туфли, пальцы мелко задрожали, а глаза испуганно забегали по сторонам. Однако Татьяна волновалась напрасно. Все так же ритмично тикали на стене часы, на окне роились мухи, серая кошка, единожды взглянув, зевнула белоснежными клыками и, свернувшись в калач, продолжала свой сон на кровати Маши.

Убедившись, что все идет хорошо, воровка вытащила из-под сарафана тряпку, завернула в нее туфли и затолкала под свою пышную грудь. Посмотревшись в настенное зеркало, девушка удовлетворенно хмыкнула. Хорошо иметь такие формы: и парни клюют, как ненормальные, и спрятать можно что угодно. Вот, к примеру, сейчас проходить по улице — никакой встречный-поперечный не догадается, что у нее находится под сарафаном.

Но время торопило. Татьяна пнула чемодан ногой. Тот с глухим треском залетел обратно под кровать. Фартовая воровка поспешно шагнула к двери, взялась за ручку и уже хотела переступить порог, как вдруг сзади раздался звонкий детский голосок:

— Далеко собралась?

Татьяна едва не упала. Повернувшись на неожиданный голос, с видом насмерть перепуганной, побитой собаки обмерла от ужаса. Из-за шторки с полутораметровой высоты русской печи на нее смотрело торжествующее, язвительное и хитроватое личико Наташки. Будто сплетенный кожаный бич с картечиной на конце огрел Татьяну!

— А я-то все видела! Всем расскажу, что ты туфли украла! Пусть все знают, какая ты!

Татьяна молчала. В тот момент она не могла не только что-либо ответить, но и о чем-то думать. Это был конец! Сердце битым рябчиком то замирало, то трепыхалось в груди.

А Наташка проворно спрыгнула с печки и, подбоченясь, зашлепала босой ступней по дощатому полу:

— А ну, положи туфельки на место!

Эти слова подействовали на Татьяну отрезвляюще. Воровка быстро пришла в себя. В голове заметались хаотичные мысли.

Что делать? Она была поймана на месте преступления. Но Татьяна не привыкла, чтобы ее унижали, а тем более какая-то девчонка. В душе строптивой девицы привычно вспыхнула искра злобы. С каждым мгновением она разгоралась, пока не превратилась в бушующее пламя, пожар безумной, безудержной ярости, затмевающей разум. Татьяна припомнила все шалости, проказы и оскорбления, нанесенные девочкой.

А Наташка, даже не представляя, что творится в душе Татьяны, продолжала подливать масла в огонь:

— Вот, оказывается, какая ты на самом деле! Ты не только хотела нас медведице скормить, но ты еще и воровка! Ну, теперь-то о твоем воровстве узнает вся деревня!..

Последние слова совсем лишили Татьяну разума. Уже не слушая девочку, ослепленная яростью, ничего не понимая и не контролируя себя, она бросилась в угол. Там, на беду и несчастье, стоял остро наточенный топор...

Молниеносный дугообразный удар обрушился на девочку. Пытаясь защититься, она инстинктивно подняла руку. Смертельное и холодное орудие убийства беззвучно легло на подставленную ладонь. Хрупкие пальчики горохом посыпались на пол.

Душераздирающий крик заглушил все звуки на свете. Наташка поняла, что происходит! Она не просила пощады, не говорила каких-то предсмертных слов. В последние мгновения своей жизни, цепляясь за рвущуюся ниточку, она просто пыталась хоть как-то уклониться, убежать от того, что зависло над ней черным покрывалом. Очередной удар топора навсегда разорвал ту нить, что еще связывала ребенка со счастливым, безмятежным детством, царством праздника человеческой жизни, радостью и существующим миром.

Бездыханное тело мягко упало под ноги убийцы. Татьяна, озверев от крови, тюкала и тюкала по окровавленной массе.

Осознав произошедшее и возвращаясь к действительности, убийца остановилась и холодно посмотрела на содеянное. В глазах не было раскаяния, а в черной душе не было ни страха, ни жалости, ни сострадания.

Татьяна не стремилась к тщательному уничтожению следов преступления. Недолго подумав, она открыла половницу и пинком столкнула труп в подполье, туда же бросила топор и покрытые багряным месивом половики. Затем, набрав воды из кадушки, вымыла пол. После непродолжительной «приборки» злодейка тщательно вымыла под умывальником руки, лицо, шею и влажной тряпкой стерла с одежды еще не успевшие высохнуть капельки крови.

После всего этого, довольно осмотрев себя в зеркало, Татьяна надменно улыбнулась и вышла из дома. Снова накинула на дверное ушко металлическую щеколда, осмотрелась и, поправив спрятанные от чужих глаз туфли, поспешила по пустой улице.

Погруженная в собственные думы, она не заметила, как за ее походкой наблюдали две пары внимательных глаз старателей-бородачей. Пуская густой дым табака, они заинтересованно смотрели на статную девушку.

— Хороша девка! Ладная!