Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Итак, русско-еврейский симбиоз, взращенный на еврейской стороне, не соответствует солженицынскому ожиданию, полученному на русской стороне. Но грубейшим заблуждением будет предполагать какие-либо антисемитские намерения со стороны русского писателя, ибо устремления Солженицына, сообразные его славянофильскому инстинкту, не касаются специально еврейского вопроса. На месте евреев может оказаться любая другая нация и, как он говорит, "В дело шли на своих местах и латыши, и венгры, и китайцы… ", в целом, по Солженицыну, такова перспектива любого духовного образования, очутившегося «вместе» с русским хозяином.

Основополагающей методологической особенностью русской стороны служит, однако, не просто монополизация Солженицыным русского народнического актива, а возведение в верховенство коллективного догмата. Для подобной крутой аберрации творческого сознания у Солженицынаимеются внушительные основания, непосредственно исходящие из его почвеннического, славянофильского воспитания. Революционное злосчастье России и революционное крушение вековечных и славных устоев Российского государства пробудило в Солженицыне, как подлинном воителе за русское достоинство, благородную тревогу за состояние русских духовных ценностей. Но славянофильская образованность и великодержавные инстинкты не позволяли Солженицыну видеть в самом русском народе первопричину революционного потрясения и он непроизвольно отвергал допущение о способности русского народа к самоубийственным действиям, а тем более к самогубству такого масштаба как русская революция. У революции, по скрытому молению Солженицына, должна быть внешняя, по отношению к русско-народной сердцевине, причина, и потому, по открытому возвещению Солженицына, русский народ не может быть виновником русской революции, а только жертвой злонамеренных сил. С этого момента во главу угла ставится коллективный потенциал — народная стихия, вовлеченная в революционную борьбу с коллективной же злонамеренной силой. Именно русская революция, согласно исследованию Солженицына, явилась судьбоносным переломным моментом для русского еврейства, сменившей еврейскую сторону на русскую сторону в истории взаимоотношений русского и еврейского контингентов России. И при этом оказалось, что характер еврейского участия в русской революции качественно различен в этих системах координат.

Уже говорилось, что революционность еврейской души, несовместима с архетипическими качествами этой души и еврей-революционер суть антипод еврея как категории духовной. Такова точка зрения еврейской стороны и очень важно, что тонко и сполна эту точку зрения проницали в русской духовной школе, — о. С. Н. Булгаков писал: "Еврейская доля участия в русском большевизме — увы — непомерно и несоразмерно велика. И она есть, прежде всего, грех еврейства против святого Израиля… Духовное лицо еврейства в русском большевизме отнюдь не являет собой лика Израиля" (1991, с. 76, I24). Трудно выразиться более точно и лаконично и, действительно, в поношении «святого Израиля» и искажении «лика Израиля» в революционном бытии заключается индивидуальная вина и персональный грех евреев, — и ни в чем более, но именно в этом вина и грех евреев гораздо выше, чем аналогичных революционеров-неевреев. Для подтверждения этой мысли Солженицын цитирует неординарно мыслящего Г. А. Ландау: "Есть в участии евреев в русской смуте — черта поразительной самоубийственности; я говорю не специально об участии в большевизме, а во всей революции на всем ее протяжении… Ясно, что были какие-то сильные мотивы, которые толкали евреев в эту сторону, и столь же бесспорно их самоубийственное значение… Правда, этим евреи не отличались от остальной российской интеллигенции, от российского общества… Но мы должны были отличаться, мы старинный народ горожан, купцов, ремесленников, интеллигенции — от народа земли и власти, крестьян, помещиков, чиновников" (цитируется по А. И. Солженицыну, 2002, ч. II, с. 70).