Читаем Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса) полностью

Народнический элемент, — а именно он образует основополагающий элемент в славянофильстве, — очень силен в творчестве Солженицына и даже там, где действующие индивидуальные персоны поставлены в эпицентр повествования («Один день Ивана Денисовича», «Матренин двор»), в художественной идее содержится восхищение народным духом, что составляет, по выражению Солженицына, «крестьянский вопрос». Итак, главенство русского фактора в русско-еврейском консорциуме (со-товариществе) выводится Солженицыным в доминанцию народнического, то есть коллективного, качества. На этой основе Солженицыным ставится требование перед еврейскими представителями в русской культуре, в аспекте которого выпадает особое отношение к евреям, проживающим в России и «поселившемся» в русской культуре. В консолидированном, компактном виде данное отношениесоставляет субстрат русской стороны в его отличии от субстрата еврейской стороны, — если на еврейской стороне евреи не рассматривались врагами русскому сообществу, то для русской стороны этого оказывается недостаточным, в дополнение необходимо знать — были ли евреи «безраздельными друзьями». В этом искусственно усложненном содержании у Солженицына полагается суть требования к евреям (еврейского императива), где он убежденно вещает: «Не враги, нет, зачем же такая крайность, но — указывала русская сторона — безраздельные ли друзья? Трудность сближения и была та, что этим блистательным адвокатам, профессорам и врачам — как было не иметь преимущественных глубинных еврейских симпатий? Могли ли они чувствовать себя вполне без остатка русскими по духу? Из этого же истекал более сложный вопрос: могли ли интересы государственной России в полном объеме и глубине — стать для них сердечно близки? В одни и те же десятилетия: еврейский средний класс решительно переходил к секулярному образованию своих детей, и именно на русском языке, — и одновременно же: сильно развилась печатная культура на идише, которой раньше не было, и утвердился термин „идишизм“: оставлять евреев евреями, а не ассимилироваться» (2001, ч. 1, с, 454-455). Итак, Солженицын излагает свою позицию, реализовавшуюся из особого отношения к евреям, которое, в свою очередь, развилось из наличия a priori двух разделенных полюсов — «глубинные еврейские симпатии» и «интересы государственной России», — и разделенных таким образом, что между ними исключается механизм «пребывания» и «проникновения», а наличествует только подчинение -подчинение первых вторым. Главное требование в еврейском императиве, поставленным Солженицыным, — «чувствовать себя вполне без остатка русскими по духу», — само по себе «без остатка» ликвидирует автономность участников при взаимоотношении по типу национального лица, а разрушение данного способа русско-еврейского симбиоза не позволяет «оставлять евреев евреями».

Совокупность изложенных моментов, данных в методологических терминах и сочлененных в композиции Солженицына в качестве русской стороны, имеет в реальной плоскости довольно простую формулу: хозяин-слуга. Генетическое первородство русского элемента, абсолютизированное Солженицыным в форме «интересов государственной России», при этом безраздельно конституирует любой альянс с чужеродным соучастником, в том числе с евреями, а с евреями — особенно, ибо богатейший духовный потенциал евреев делает их очень ценными слугами. В послушании евреев, находящихся вместе с русскими, состоит некое ожидание Солженицына и им ожидается, что евреи, как бы в благодарность за пребывание вместе, послужат «интересам государственной России», а вовсе не «глубинным еврейским симпатиям». Такое ожидание вовсе не оригинально в русской интеллектуальной среде, — вот, к примеру, ожидание великого друга евреев Максима Горького: «Рост антисемитизма — явление пагубное для русского народа; пассивный по существу своему, он нуждается в активных силах, которые помогали бы ему перевоспитаться. Евреи — активны». Вполне понятно: не по-хозяйски не беречь активных, деловитых слуг, — чем не эффект «маленького жида Давида Гурвейса»? Сионизм, который на первый блуждающий взгляд, кажется отъездом в Палестину, не может не вызвать у этого ожидания резкого отпора, ибо лишает русских хозяев еврейских слуг. И даже такая блистательная послушница русской культуры, как княгиня Зинаида Шаховская высказывала недовольство евреями, убегающих с русской родины. (Сноска. См. З. Шаховская «Евреи и Россия», в сборнике «Вестник русского христианского движения», 1984г. No 14. )

Перейти на страницу:

Похожие книги

Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения
Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения

Иммануил Кант – один из самых влиятельных философов в истории, автор множества трудов, но его три главные работы – «Критика чистого разума», «Критика практического разума» и «Критика способности суждения» – являются наиболее значимыми и обсуждаемыми.Они интересны тем, что в них Иммануил Кант предлагает новые и оригинальные подходы к философии, которые оказали огромное влияние на развитие этой науки. В «Критике чистого разума» он вводит понятие априорного знания, которое стало основой для многих последующих философских дискуссий. В «Критике практического разума» он формулирует свой категорический императив, ставший одним из самых известных принципов этики. Наконец, в «Критике способности суждения» философ исследует вопросы эстетики и теории искусства, предлагая новые идеи о том, как мы воспринимаем красоту и гармонию.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Иммануил Кант

Философия
Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза (сборник)
Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза (сборник)

В предлагаемой вниманию читателей книге представлены три историко-философских произведения крупнейшего философа XX века - Жиля Делеза (1925-1995). Делез снискал себе славу виртуозного интерпретатора и деконструктора текстов, составляющих `золотой фонд` мировой философии. Но такие интерпретации интересны не только своей оригинальностью и самобытностью. Они помогают глубже проникнуть в весьма непростой понятийный аппарат философствования самого Делеза, а также полнее ощутить то, что Лиотар в свое время назвал `состоянием постмодерна`.Книга рассчитана на философов, культурологов, преподавателей вузов, студентов и аспирантов, специализирующихся в области общественных наук, а также всех интересующихся современной философской мыслью.

Жиль Делез , Я. И. Свирский

История / Философия / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги