Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Итак, солженицынская форма «ВМЕСТЕ» в его сочинении приобретает вид методологической нормы, которая сложилась в функционировании двух действующих элементов — русского и еврейского начал, а философски более конкретно: русской идеи и русского еврейства. Фабульная структура диатрибы Солженицына грубо также двусоставна: хотя в своей монографии Солженицын от начала до конца говорит только о евреях, но в одной части евреи осматриваются с еврейской стороны макета «ВМЕСТЕ», а в другой части евреи представлены с русской стороны фигуры «ВМЕСТЕ». Еврейская сторона воплощена А. И. Солженицыным в образ русского еврейства как момент русской истории, как составная часть русской культуры, и, наконец, как качественно самостоятельное образование, обладающее кентаврообразным субъектом-носителем. Именно еврейская сторона образует колоссальное PRO Александра Солженицына в еврейском вопросе. Но совсем иное и едва ли не противоположное обнаруживается на русской стороне. Понятно, что между этими сторонами отсутствует сюжетный барьер в трактате Солженицына, тем более что автор не замышлял подобной композиции своего творения, но довольно четкий рубеж между ними трассируется в методологической плоскости. Метод исторического исследования еврейской стороны у Солженицына идентичен творческому подходу в русской духовной школе и созвучен способу стихотворчества в еврейской Торе, то есть зиждется на примате индивидуально-личного фактора. В противовес этому с русской стороны евреи в России поданы Солженицыным в ином методическом обозрении, где примат составляет уже не личность, а коллектив себетождественных величин, вследствие чего модель «ВМЕСТЕ», монтируемая на столь разных фундаментальных опорах, выходит содержательно различна, а в некоторых видах и противостояща до того, что «русский» субстрат напоминает не «вместе», а «порознь».

Какова же не формально-умозрительная, а содержательно-функциональная методическая сущность русской стороны исследования А. И. Солженицына? Солженицын известен не только как творец, деятель в эстетической сфере современной русской культуры, но и как воитель за достоинство русских духовных ценностей во всех разделах эстетического творчества; собственно говоря, у Солженицына отсутствует подобное деление и все его творчество есть нераздельное служение русскому идолу. В своем подвижничестве Солженицын очень напоминает славянофильские декламации, но не в крайних формах И. С. Аксакова, а в более умеренных вещаниях родоначальника славянофильства князя В. Ф. Одоевского — весьма значимой фигуры в истории русского эстетизма. Если еврейская сторона питает свои духовные корни в палестинофильстве, то для русской стороны Солженицын негласно извлекает их из славянофильства, — и в этом состоит немаловажная, хоть и апокрифическая, заслуга русского писателя: для соблюдения автономности взаимодействующих национальных лиц при русско-еврейской сублимации культур, необходимо предопределяется самобытность родоначальных корней. Но Солженицын нарушает требуемую здесь пропорцию и монополизирует русский генетический параметр, только преступает общий методологический принцип об отсутствии абсолютно первичного и абсолютно вторичного: на роль абсолютно первичного Солженицын ставит русский фактор при русско-еврейском альянсе.