Слезы навий

Домовой вздохнул и сполз со стула.

Хлопнула дверь, вернулись Святозар и Радомир, один – с ведром воды, второй прошел по хате, бросил дрова к печи.

Зашумела невесть откуда взятая метла, это домовой постарался. Хорь вытащил из-под лавки тряпку, чихнул и, макнув в таз с водой, начал вытирать пыль.

Когда солнце село, в избе горел огонь. Шипел закипевший чайник, булькала вода в котелке, куда Святозар горстью насыпал крупы.

– Жалко, маслица нет, знатна греча вышла бы.

Аглая сидела на лавке, откинувшись спиной на стену. В прикрытых глазах мелькали картины. То улыбающаяся Ника, там, далеко, в их мире, смеющаяся, с коротким ежиком черных волос, и тут же волосы отрастали, начинали виться по плечам, улыбка стиралась, глаза щурились озлобленно. Она криво усмехалась. Аглая вздрогнула, сгоняя дремоту. По хате плыл чудный запах гречки и тепла. Глаза сами собой закрывались. Тимир, обычно строгий, с язвительной усмешкой, держал ее за руку, заглядывал в глаза, и его лицо изменялось, он улыбался тепло и хорошо.

– Я буду защищать тебя, – шепнул и начал пропадать, расплываться в одно сплошное темное пятно.

– Тимир!

Пятно становилось больше и темнее, и уже ничего не было, только чернильная тьма, которая вытягивалась, обретала человеческую плоть. Аглая отшатнулась, увидев перед собой высокого человека в черном плаще. Жрец, Китар. За его спиной была видна огромная Обитель с высокой, уходящей в темное небо башней. Из окон башни лился яркий свет. Жрец протянул к Аглае руку. Она сдавленно вскрикнула и открыла глаза.

Тихон сидел у стола и вел тихий разговор с Радомиром. Тот хмурился. В отблесках печного огня на его лице расплывались красные пятна, глаза поблескивали. Святозар выхватил котелок из печи и водрузил на стол.

– А вот и готово!

Хорь уже растаскивал по столу вымытые им чаши. Святозар взял одну, шмякнул поварешку каши, дунул и сунул Тихону.

– Отнеси нашему мертвому другу, оголодал небось. Понимаю, что кашей нежить не накормить, однако… Чем можем…

Тихон сграбастал чашу и выскользнул за дверь. Через секунду послышался приглушенный смех, от которого у Аглаи мурашки пошли по коже, а Святозар громко икнул, перестав накладывать кашу остальным, и уставился на дверь.

Тихон вернулся с пустой чашей, волоча что-то за собой. Выйдя на середину комнаты, бросил тушку зайца.

– Не голоден наш мертвый друг, он еще и о нас побеспокоился. Но за кашу сказал спасибо, давно не ел.

Святозар положил ложку в котелок, прошел, поднял тушку, покрутил в руках.

– Вон оно как, ну-у, значит, от голода не пропадем. Разделаю, к обеду будет знатная жареха. – Швырнул тушку в угол. – А сейчас все за кашу.

Аглая ела нехотя, вкуса совсем не чувствовала. Темный лик жреца и Обитель со светящейся башней стояли перед глазами. За окном раздался волчий вой. Святозар приподнял голову от тарелки.

– Тьфу ты, полоумные, совсем близко воют…

– Стая. На гоне, – поддакнул, уплетая кашу, Радомир и выгреб остатки. Отставил чашу и с удовольствием облизал ложку, исподлобья посматривая на вяло ковыряющуюся в тарелке Аглаю. – Вы как хотите, а я спать. Завтра рано подымемся, успеть нужно до ночи обратно вернуться. – Демонстративно зевнул и, кинув ложку в пустую чашу, направился к скамье. Лег и уже через минуту засопел.

Святозар продолжал сидеть.

– И ты бы ложился, – предложил ему убирающий посуду в сторону Тихон. – Я подежурю, коли чего – разбужу.

Святозар кивнул, но вставать не тропился, смотрел на Аглаю.

– Чего-то совсем ваша девка приуныла. Коли и от еды откажется, сил не будет… С чем завтра в Храм пойдет?

– И то прав Святозар, – обратился к Аглае домовой. Она приподняла голову, посмотрела на обоих. И начала вяло заталкивать кашу в рот, жевать и глотать.

– Вот и хорошо, – забирая от нее пустую тарелку, улыбнулся Тихон. Аглая не ответила, поднялась, прошла к соседней от Радомира лавке, села и прикрыла глаза.

Потрескивал в печи огонь. Святозар залез на полати. Вскоре захрапел громко, по-мужицки, прогоняя весь сон у Аглаи. Да и не спалось. Только глаза прикрыты. Хорек попискивал на окне. Тихон убирал посуду.

За окном громко, испуганно ухнула сова и унеслась с криком.

Дверь тихо отворилась, и заикающимся шепотом позвал Стас:

– Ти-ти-тихон!

– Тшш! – шикнул тот. И, быстро топая, пробежал к выходу. Дверь скрипнула, закрываясь. Аглая открыла глаза. В полутьме комнаты, освещенной лишь огнем очага, слышался храп Святозара и тихий посвист Радомира. Пищал, подергивая лапками на скамье у стола, хорь. Аглая поднялась, потянулась и прошла к окну. В лунной ночи явственно и жутко выступал купол Храма. Темные точки кружили над ним.

«Вороны, – уверенно подумала Аглая. – С тех пор как мы пришли, они кружат и кружат, оголтелые, нет спокойствия». Птицы словно услышали Аглаю, смолкли, собрались вместе, в одно темное пятно.

Чудится?

Аглая протерла глаза и в следующий миг с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть. В нескольких шагах от окна стояли три силуэта. Длинные темные платья колыхал ветер. Тени стояли, обернув головы к единственному окну, испускающему тусклый свет. К тому, в которое смотрела, остолбенев от страха, Аглая.