Слезы темной воды

Через несколько часов она снова проснулась и осторожно прислушалась к звукам в доме. Ничего не услышав, встала, прошла босиком в темноте по комнате, бесшумно выскользнула во двор и направилась к дереву хигло. Там вскарабкалась на одну из веток и замерла, сосредоточив внимание на ночных звуках, так хорошо ей знакомых: цикады, лягушки, ночные птицы, тихое нашептывание реки. Не услышала ничего непривычного. Деревня спала.

Через какое-то время Ясмин спрыгнула с ветки с другой стороны забора, покопалась между корней и достала пакет с мобильным телефоном. Включив его, она увидела, что заряда осталось только на то, чтобы найти сигнал. Когда Ясмин стала проверять сообщения, сердце ее забилось быстрее. Как всегда, ее ждало разочарование. Последним сообщением в памяти аппарата было эсэмэс от матери, полученное за день до нападения на школу. За эти годы она много раз посылала сообщения Хадидже, но ни разу не получила ответа. Молчание матери могло означать две вещи: либо она умерла, либо ушла в подполье, чтобы спастись от «Шабааб».

Ясмин подошла к реке, села на крутой берег и посмотрела на звезды. На западе она увидела Орион, а на юге – Южный Крест. Ей вспомнились ночи, когда отец брал ее и братьев на крышу дома в Могадишо и рассказывал о созвездиях. «Ваши предки когда-то умели читать созвездия так же, как вы читаете книги, – говорил Адан. – Вы тоже должны научиться, потому что никто не знает, когда это может пригодиться».

Она могла просидеть один на один с космосом всю ночь. Но уже через пять минут набрала сообщение матери: «Хоойо, я жива. Мне нужна твоя помощь». И еще одно Исмаилу: «Ты там? Я все еще жду». Потом она через дерево хигло вернулась домой заряжать телефон.

Меган

Миннеаполис, Миннесота

2 февраля 2012 года

Зимний воздух словно сухим льдом царапал кожу Меган Деррик. Точно само небо цвета оружейной стали замерзло, вытягивая все тепло из ее тела. Она глубже закуталась в парку и засунула руки в перчатках в карманы, зябко ежась от ветра, колющего щеки. «Как тут вообще можно жить? – удивлялась она, ожидая машину. – Почему сомалийцы, люди пустыни, выбирают именно этот город? Да так, что здесь собралась самая большая их диаспора в Северной Америке?»

Вскоре ко входу в гостиницу свернула серебристая «Тойота-Ярис». Человек за рулем был явно слишком велик для микролитражного автомобиля. Выбираться из него ему пришлось поэтапно: сначала он пригнул голову, потом высунул ноги, потом подался всем телом вперед и наконец выпрямился. Ростом он был по меньшей мере на фут выше Меган. «Где-то футов шесть с половиной», – решила она. На миндально-коричневом лице выделялись умные темные глаза, козлиная бородка окружала неулыбчивый рот.

– Госпожа Деррик, я Фарах, – произнес он с той же решительностью, с какой смотрел на нее. – Здесь недалеко есть место, где можно поговорить.

Она скользнула на пассажирское сиденье и стала наблюдать, как он втискивает тело обратно в машину. Разыскать его оказалось несложно. Один контакт вывел на другой, пока оставшиеся пять рукопожатий не привели к одному: подруга, преподававшая в Школе международных отношений имени Эллиотта; старший служащий сомалийского отдела Государственного департамента; имам крупной мечети в Миннеаполисе; и наконец родственник из подклана Фараха, живший с ним на одной улице. Труднее оказалось убедить его, что Исмаил Адан Ибрахим, которого она представляла, действительно был сыном его сестры. Он решительно это отрицал, пока она с помощью Исмаила не перечислила всех его предков по отцовской линии до четвертого колена. На этом он отказался от сопротивления и согласился встретиться с нею.

– Здесь всегда так холодно? – спросила она, грея руки над вентиляционными отверстиями на приборной панели.

Он выехал на улицу.

– Зима суровая. Но это хорошее место для воспитания детей.

– Сколько у вас детей? – поинтересовалась она, чтобы завязать разговор.

– Трое. А у вас?

– У меня никогда не было детей.

После многих лет практики это признание произносилось легко, и все же где-то в глубине сердца оно отдалось тяжестью. Это не было осознанным решением, скорее следствием выбранного ею образа жизни – нескончаемая работа, которую невозможно остановить, как скоростной поезд без тормозов; накапливающиеся дела и клиенты, нуждающиеся в помощи люди, семьи, компании; мужчины, с которыми она встречалась, и тот единственный, за которого она наконец вышла замуж, все – такие же рабы своих профессий. Порой, когда она видела мать, прижимающую к себе младенца или качающую ребенка на качелях, у нее на миг возникало желание занять ее место, но потом она вспоминала гору своей ответственности, людей, которые от нее зависели, жизни, висящие на волоске, и это желание всегда ее покидало… Хотя боль никогда не стихала полностью.