— Прощай, — засовывая нож на место, бросил Немо и вышел навстречу полуденному солнцу.
На улице он махнул рукой остальным сталкерам и неторопливо пошёл прочь, как всегда петляя между ещё невидимыми аномалиями. Отряд, даже не переглядываясь, пошел за ним.
Они отошли метров на пятьдесят, когда услышали за спиной истеричный вопль:
— Мужики, вы чего? Не бросайте вы меня! Эрудит, Перун! Перуууууун! — визжал Чегевар, зная имена только двоих сталкеров. — Деньгами осыплю! На всю жизнь обеспечены будетеееееее! Не уходите! Ну хоть с собой позвольте пойтииииии! — визг постепенно превратился во всхлипывание, словно один из руководителей Свободы готов был разрыдаться.
— Немо, может правда, взять его, а? — поморщился Перун, однако не поворачиваясь к Чегевару.
— Нет.
— Сожрут ведь его. Или в аномалию влетит.
Немо не ответил.
— Нееееемоооооооооо! — выл тем временем свободный сталкер. — Не оставляй! Ты же не такая своооооолочь!
— Ошибаешься, Чегевар, — внезапно развернувшись, но не сбавляя шага, крикнул он. — Я именно такая сволочь и есть.
Сталкеры шли молча. Они вообще редко разговаривали в переходах, когда все внимание нужно сосредоточить на том, чтобы успеть выстрелить, упасть или отпрыгнуть в сторону. Перун боролся с каким-то неприятным чувством, будто бы он вляпался в неприятно пахнущую кучу и теперь, даже уйдя далеко от неё, чувствовал вонь, пропитавшую его насквозь. Чтобы как-то отвлечься от этого чувства, он спросил:
— Немо, а откуда у Чегевара такое прозвище странное?
— На Кубе когда-то жил такой человек. Эрнесто Че Гевара. Он сражался за свободу и будущее своего народа. Вот и этот сталкер, когда пришел в Зону боролся за свободу. Только он за другую свободу боролся. За свободу от таких нелепостей, как долг, честь и совесть.
— И правильно, — хмыкнул Эрудит глядя с превосходством на Немо, сморозившего очередную глупость. — С такими понятиями в Зоне не выживешь. Не такой уж он и глупый этот свободовец. Да и в обычном мире теперь не выжить.
— Некоторые выживают, — равнодушно бросил Одинокий снайпер, чуть прибавляя шага. — Вот от кубинского революционера этот гад себе прозвище и взял.
— А почему он Очкарик, а ты Щенок? — не отставал Перун, в котором любопытство снова победило все остальное.
— Мы с ним познакомились три года назад. Он, как и сейчас, был уверен, что знает все и разбирается во всем. Других не слушал. А меня любил Щенком называть. Ну а я его Очкариком называл. За очки.
— Но теперь-то зачем он Очкариком назвался?
— Трус потому что. Понял, что если скинет сообщение со своим именем, из свободовцев вряд ли кто придет. Только если кто-то с хорошим арсеналом и желанием продвинуться на теплое местечко. А прочитай его кто из долговцев, нагрянули бы тут же. Посчитаться за все.
— Поняяятно. Тогда зачем ты Щенком назвался?
— Ты знал обо мне что-нибудь месяц назад? — вопросом ответил Немо.
— Нет. Все думают, что ты байка. Ну легенда то есть, сталкерская.
— Вот и хорошо. И пусть дальше так думают. Поэтому своим именем и не захотел подписываться.
— А почему… — Перун замолчал, когда обернувшийся сталкер смерил его тяжелым взглядом, будто говоря, а точнее обещая… Короче, ничего хорошего не обещая.
„Злой ты, Немо“, — чуть не сорвалось с языка молодого сталкера. Но он сдержался. Не потому, что испугался возможной реакции собеседника. Только из-за того, что на самом деле Немо не казался ему злым. Единственное, что пока Перун знал о предводителе, это то, что он был действительно странным. Никаким. Почему-то парню стало противно от того, что ещё недавно Немо, пусть и ненадолго, показался ему иным, чем остальные сталкеры. И чтобы окончательно избавится от этой мысли, Перун вытащил из внутреннего кармана куртки найденный утром артефакт и, ткнув шедшего впереди Немо в спину, молча протянул ему Рубин.
Секунду сталкер не произносил и слова, просто глядя на артефакт и Перуна.
— С чего это вдруг?
— Ты из землянки свой старый артефакт выкинул. Говорил, что новый надо найти. Вот.
— В Баре за него две сотни рублей получишь. Или пару бутылок водки.
— К черту, — огрызнулся Перун, слегка тряхнув рукой, словно уговаривая Немо поскорее забрать подарок.
На мгновение ему показалось, что сейчас он отвернется, хмыкнув как взрослый, которому ребёнок протянул свою драгоценность — надкушенную конфету. И тогда он останется стоять с протянутой рукой под насмешливыми взглядами Эрудита, Каля и Москита. Даже Люба будет смеяться над ним. Пусть мысленно, но будет. „Нет! — твердо решил парень. — Если так получится, то плевать на все. Уйду. Вот прямо брошу этот долбанный артефакт в затылок Немо и уйду. Даже не оглянусь. Пусть в аномалию влечу, пусть кабаны сожрут, но Люба увидит, что я человек. Что не боюсь я и не собираюсь ползать как червяк, дрожа над жизнью. Но, Перун, как же не хочется умирать!“
— Куда прешь, дурак! — его размышлениям помешал резкий рывок за протянутую руку. Перун чуть не растянулся на земле. В двадцати сантиметрах от правой ноги поднялся все усиливающийся смерч потревоженной Воронки.