Слёзы Лимба: Книга вторая (СИ)

Перед койкой Татьяны на коленях, выбросив вперед правую руку, сидел Джордж и шептал что-то нечленораздельное, на незнакомом Эрвану языке. Возможно, это был арабский, молодой человек точно определить не мог, как и то, что могли доносить эти слова, хотя бы приблизительно. Из руки лился синеватый свет, вращающийся по спирали, и прикасался к животу Татьяны, пронзал ее тело насквозь. Женщина не шевелилась, даже не вздрагивала, лишь впитывала в себя это свечение, как губка.

Рука Джорджа почернела, как полено в печи, покрылась рваными ранами, что сочились тягучей жидкостью бурого оттенка. Чернота распространялась дальше, приближалась к локтю, съедала плоть, как кровожадное невидимое существо. Джордж опустил голову и громко вздохнул, ехидно засмеявшись. Он словно почувствовал присутствие Эрвана, и этот смех был адресован именно ему.

— Ты опоздал, — прорычал светловолосый мужчина не своим голосом, слишком низким, словно говорил древний старик. — Ты проиграл.

Джордж вздрогнул и громко застонал, вновь вернув свои узнаваемые черты. И в этом возгласе ощущался ужас и полное отсутствие сил. Майлз убрал руку и рухнул на пол, не в силах даже сидеть, и стал биться в судорогах на полу, сжимая левой рукой почерневшее запястье.

— Джордж, — позвал его Эрван и присел рядом с ним на корточках, осмелившись приблизиться к нему.

— Ты такой слабый, — голос старика вновь вернулся, но теперь в нем прослеживались женские черты. — Твоя душа настолько уязвима. Яд отравил твою кровь. Твоя сердце сгнило, и его пожирают черви. Тебя любят все, но ты не любишь никого. Это погубило тебя. Ты остался один. В этой тьме. Без света, без тепла. Без людей.

Джордж снова закричал и в безумстве уставился на Эрвана, излагая свое непонимание. Его кожу покрывала обильная испарина, волосы прилипли ко лбу и измазались в крови.

— Она солгала тебе, Эрван. Солгала о себе, о своем прошлом. Лимб поглотил ее. Уже поздно спасать. Она обречена. Ты ослеп. Перестал видеть очевидное. Ты беспомощен.

Из руки Джорджа вылетел огромный шар света и, извиваясь в воздухе, направился прямо в Татьяну, скрылся в ее теле. После этого Джордж стих и обмяк на полу, пыхтя, как загнанный пес. Эрван склонился над ним и позвал, но тот ни на что не реагировал, возможно, потерял сознание. Приложив ладонь к его лбу, молодой человек подтвердил свои опасения. Джордж горел, в прямом смысле этого слова. Его правая рука напоминала гнилой кусок мяса и пахла соответствующе. Эрван выдохнул, пытаясь справиться с потрясением и внимательно осмотрел ранение молодого человека. Выглядело все так, словно руку съела гангрена. И ничего хорошего это не предвещало. То, что только что говорило с Эрваном, вышло из этой руки. И теперь находится в другом месте.

Татьяна ощутила боль в области живота. Резкую, будто чьи-то острые клыки вгрызлись в ее мягкую плоть и стали с жадностью отрывать один кусочек за другим. Женщина закричала и схватилась обоими руками за живот, пытаясь понять, что стало причиной неприятных ощущений. Первой мыслью она обвинила во всем съеденную рыбу, но боль была иной. Настолько знакомой, что Татьяна невольно заплакала. «Я снова чувствую это, снова возвращаюсь в тот день, когда это случилось…» Она упала на бок, поджала под себя ноги и громко задышала. Между ног струилось нечто теплое. Женщина знала, что это, какого оттенка. «Красный, цвет крови. Цвет боли». Вальдемар сжал ее плечи и что-то обеспокоенно говорил, но Татьяна его не слышала, она чувствовала лишь боль, маленькое существо, бьющееся в конвульсиях в ее животе.

Ее ночная рубашка пропиталась кровью. Кровь была повсюду. Татьяна продолжала кричать. Но она уже не слышала этого. Ее слух полностью растворился в боли, захлебнулся в крови.

====== Эпилог. ======

Снежная пурга набирала обороты, по-македонски овладевала этим местом, окрашивала столетние каменные плиты в молочный оттенок. Ни единого постороннего звука, только ветер и песнопения танцующих деревьев, которые стояли столь далеко друг от друга, что их ветви не были в силах соприкоснуться, хотя они старательно пытались это совершить. Вдали поблескивали уличные фонари, пылали теплым желтоватым огнем. Им удалось из окружавших их объектов создать изображения из света и тени, что казались гениальными и просились вылиться на полотно.

Место тишины было окутано металлическим забором с острыми, как стрелы лучника, прутьями. Он покачивался, скрипел, так и норовил рухнуть в глубокий сугроб и стереть границу между огромным городом и безлюдным мраком. Лондон не спал, ветер приносил сюда потухшие отголоски людского говора и кричавших автомобилей, но забор практически полностью подавлял любой лишний шум. Фонари вспыхнули, и их сияние коснулось ближайших надгробий, прочитало померкшие имена, забрызганные заледеневшим снегом.