Слишком доброе сердце. Повесть о Михаиле Михайлове

Излагая российские новости, Михайлов рассказал о создании московскими студентами Первой вольной типографии. Она уже заявила о себе делом — перепечатала работу Огарева «Разбор книги барона Корфа». В России «Разбор» популярен, поскольку воздает по заслугам холуйскому сочинению Корфа «Восшествие на престол императора Николая I». Выступление декабристов низводилось Корфом до заговора злонамеренных узурпаторов, движимых алчными и честолюбивыми устремлениями, а Николай I возвеличивался как спаситель русского народа от злодеев. «Восшествие» было издано при Николае, что не удивительно, но затем его издал и Александр II в 1857 году. Герцен обратился тогда с гневным письмом к царю через «Колокол», а потом выпустил в Лондоне дополнение к письму, сборник «14 декабря и император Николай», куда вошли правительственные документы: донесение следственной комиссии по делу декабристов, приговор Верховного уголовного суда, а также отдельная глава «Разбор книги барона Корфа», написанная Огаревым. «С людей 14 декабря Россия должна считать эру своего гражданского развития», — провозгласил автор «Разбора». Он видел две стороны в России того периода. «Одна сторона хотела поставить Россию на степень образованного государства, другая хотела низвести ее на степень орды с немецкой бюрократией. Столкновение было неизбежно. Немецко-татарское начало на этот раз победило».

«Разбор», изданный с портретом Огарева, стал первой ласточкой Вольной типографии в Москве. В Петербург приезжали распространять издание двое надежных молодых людей — студент Сороко и отставной корнет Костомаров. С ними налажены деловые и самые дружеские связи…

Затем Михайлов сказал о главном — о цели своего приезда в Лондон и показал проект листа «К молодому поколению».

Герцем не одобрил его намерений. Он не сказал прямо всей правды, которая ему виделась, а заговорил о французских эмигрантах, людях достойных, умных, готовых на всякие жертвы, но плохо понимающих и не способных исследовать своего положения. Михайлов намек понял и ответил, что положение в России требует уже не только мыслей, анализа, но и действия. «Там все готово, мы накануне!» — уверял он Герцена. В городах бурлит молодое поколение, по всем губерниям крестьянские бунты, и уже льется кровь, о чем Герцену хорошо известно. «Мы хотим придать больше силы молодому поколению, хотим убедить народ, что правительство Александра Второго никуда не годится».

«Переход от николаевского деспотизма к освобождению крестьян не может идти ровно, без ошибок, тут не один Александр Второй, а десять сломят себе шею», — заметил Герцен.

«Тем большая нужна гласность! — загорячился Михайлов. — Мы должны обсуждать положение в стране открыто, во избежание ошибок, но этого нет, ибо цензура затыкает рот».

С этим Герцен не спорил. Сказал, что при Николае только простая бумага выпускалась, минуя цензуру, а для выпуска бумаги линованной, транспаранта, уже требовалась подпись цензора. Да и не только в России цензура по целям своим обречена на косность и глупость. Цензор в Кельне запретил в свое время перевод «Божественной комедии» Данте — из божественного, дескать, нечего устраивать комедий. «Сейчас в России все-таки легче дышать», — заметил Герцен.

Михаилов в ответ процитировал ему Гейне: «Дышится как-то вольнее и легче, место весне уступила зима. Если у нас прекратят все изданья, то и цензура исчезнет сама». Герцен рассмеялся, принял иронию как упрек в свой адрес за нежелание печатать лист. А Михайлов продолжал наседать. При Николае привыкли молчать, научились под угрозой каторги, а после него даже великие князья заговорили об освобождении, даже горе-герой Крымской войны князь Горчаков заявил царю после заключения мира: первое дело нужно освободить крестьян, потому что здесь узел всяких зол.

«Сын мне пишет расхожие пошлости, — сказал Герцен. — Будто все началось с Александра Второго, который дал импульс. То есть не внутренние силы вовлекли его, а наоборот, он вовлек их».

Да, внутренние силы заставили объявить реформу, она никого не удовлетворила на деле, она убедила, что ждать благотворных перемен от правительства нельзя, надо самим бороться за перемены. Внутренним силам, особенно молодому поколению, сейчас нужен доказательный призыв к действию. Горючий материал в России вполне готов, достаточно бросить искру — и все губернии заполыхают.

А Герцен сомневается. Он знает о положении в России многое, знает, наверное, больше Михайлова, шире но охвату, однако из Лондона ему не видны глаза россиян, горящие жаждой неотложного действия, в письмах горения не передашь, — так пусть он смотрит сейчас на Михайлова и верит ему, ибо сей неуемный требователь является частицей России, не худшей и не безвестной. К тому же он прибыл печатать в Лондон не с пустыми руками, он взял в долг из конторы «Современника» тысячу рублей серебром.