Слишком много и всегда недостаточно

В отличие от моего деда, Дональд всегда сражался за свою легитимность – в качестве достойной замены Фредди, застройщика Манхэттена или магната игорного бизнеса, а сейчас в качестве обитателя Овального кабинета, который никогда не сможет избежать подозрений в полной профессиональной непригодности или ощущения того, что его «победа» незаконна. Со временем, по мере того как поражения Дональда множились, несмотря на постоянное – и экстравагантное – вмешательство со стороны моего деда, его борьба за легитимность (победа в которой для него невозможна) превратилась в план обеспечения того, чтобы никто не обнаружил, что он всю свою жизнь занимает чужое место. Это еще никогда не соответствовало истине больше, чем сейчас, и именно в такой парадоксальной ситуации находится наша страна: нынешние власти, включая исполнительную, половину законодательной и большую часть судебной, полностью состоят на службе по защите эго Дональда. Это стало чуть ли не единственной их целью.

Его жестокость частично служит средством отвлечения как нас, так и его самого от истинного масштаба его поражений. Чем более очевидными становятся его промахи, тем более явной становится его жестокость. Кто будет уделять внимание детям, которых он похитил и посадил в концентрационные лагеря на границе с Мексикой, когда он угрожает вывести разоблачителей на чистую воду, принуждает сенаторов выгораживать его перед лицом неопровержимых доказательств вины и оправдывает «морского котика» Эдди Галлахера, обвиняемого в военных преступлениях и признанного виновным в позировании на фоне трупа? И все это в течение одного месяца. Если у него получается поддерживать одновременное вращение сорока семи тысяч тарелочек, никто не способен сконцентрироваться на какой-то одной из них. Это называется отвлекающим маневром.

Его жестокость также является демонстрацией его власти, какой бы она ни была. Он всегда обращал ее против тех, кто слабее, или тех, кто (в силу своего служебного или зависимого положения) не может ему ответить. Наемные работники и политические назначенцы не могут дать сдачи, когда он атакует их в своем твиттере, потому что это поставит под удар их работу или репутацию. Чувство братской ответственности и порядочность Фредди удерживали его от того, чтобы платить той же монетой, когда его младший брат издевался над его страстью к полетам; точно так же связаны руки и у губернаторов «синих» штатов[43], отчаянно стремящихся получить адекватную помощь для своих граждан во время кризиса COVID-19: они не могут объявить Дональда некомпетентным из страха, что он откажет в предоставлении аппаратов искусственной вентиляции легких и других средств, необходимых для спасения жизни людей. Дональд очень давно научился выбирать свои мишени.

Дональд продолжает существовать в темном пространстве боязни безразличия и неудачи, которые привели к гибели его брата. Чтобы его погубить, потребовалось сорок два года, но основы закладывались очень рано, и это происходило у Дональда на глазах, пока он переживал свою собственную травму. Комбинация этих двух факторов – его наблюдений и его переживаний – не только изолировала его от других, но и страшно его напугала. Роль, которую в его детстве играл страх, и то значение, которое он имеет сейчас, невозможно переоценить. Тот факт, что страх продолжает быть доминирующей его эмоцией, свидетельствует о том кошмаре, что, должно быть, существовал внутри Дома шесть десятилетий назад.

Каждый раз, когда Дональд говорит о том, что нечто является самым великим, лучшим, большим и значительным (имея в виду, что это он сделал их такими), необходимо помнить о том, что говорящий это человек до сих пор – все тот же маленький мальчик, ужасно обеспокоенный тем, что он (как и его старший брат) несостоятелен и что за свою несостоятельность он тоже будет уничтожен. На самом глубоком уровне его хвастовство и фальшивая бравада адресуются не внимающей ему публике, но единственному зрителю: его давно умершему отцу.

Дональду всегда сходили с рук необоснованные обобщения: «Поверьте, мне больше, чем кому-либо, известно о (заполните пропуск)» или в таком виде: «Никто не знает о (заполните пропуск) больше, чем я»; ему позволено рассуждать о ядерном оружии, торговле с Китаем и других предметах, в которых он ничего не понимает; никто особенно не возражает, когда он расхваливает эффективность неапробированных лекарств для лечения COVID-19 или занимается абсурдным ревизионистским бытописанием, в котором он никогда не совершает ошибок и ни в чем не виноват.