Слишком много врагов

На солнце в мундире посреди толпы было жарко и это навело Федора на мысль, с чего начать. И он стал рассказывать, как двое судок они шли к проливам на грузовых судах, как было жарко в трюмах, а на палубу нельзя, чтобы не демаскировать операцию, как пришли в Стамбул и что было потом. Говорил он довольно долго, с подробностями, рассказывал, сколько и с какими ранениями "кавказцев" попало к нему на стол, как сейчас их лечат, а с завтрашнего дня со всеми ходячими ранеными можно будет увидеться в парке. Объяснил про проблему с вызовом на процедуры и уже от себя добавил, что в парке маловато лавочек.

Народ загудел: "Сделаем! Все будет!".

Полковник, наблюдавший за этим импровизированным митингом из окна своего кабинета, уже перекрестился и подумал, что этого капитана он точно никому не отдаст, когда случилось ужасное.

Тот самый казак с вокзала, оказавшийся в первом ряду, вдруг спросил Федора:

– Ты вот что скажи, Ваше благородие. Ты хоть и врач, а видать повоевал, вон наград сколько. Так скажи, зачем туда полезли? С турками-то все вроде в последние годы ровно было. Горцам они денег, ясное дело, подкидывали, но так те и без денег все равно грабить пойдут – натура такая. С ними мы знаем, как жить рядом и дело вести. Но зачем в Стамбул-то полезли и таких казаков положили! Ведь не удержим все равно!

– Не знаю, – ответил Федор. – Сам думаю и не понимаю. Еще могу понять, почему с поляками воевал. А вот после: Монголия и Стамбул – глупость все это.

Площадь молчала. Федор уже совсем собрался повернуться и возвращаться в госпиталь, когда вдруг увидел Машу. Она стояла в толпе, а рядом с ней скептически качала головой Ольга.

– Маша! – Федор двинулся сквозь толпу и она расступалась перед ним до тех пор, пока Маша не оказалась в его объятиях. Народ вокруг радостно загудел. Переполненные горем люди радовались чужому счастью.

"– Может обойдется, – подумал начальник госпиталя, – жалко парня. Хороший парень – честный".

Глава двадцать первая

Не обошлось. На следующее утро, когда Федор появился в госпитале, его ждал срочный вызов к жандармам. Но его перспектива пообщаться с ними совершенно не смущала. Он был счастлив. Маша любила его, он – ее, и они, наконец, были вместе. Что и как все происходило в предшествующий день и последовавшую ночь – он и потом не мог вспомнить в деталях. А Ольга, позднее смеясь рассказывала мужу:

– Слава Богу, что я с ней поехала. А то они так и стояли бы до сих пор посреди площади и молча целовались. Отличная получилась бы городская достопримечательность.

И это была правда. Она сразу взяла все в свои руки. Заставила Федора выпустить Машу из рук, вывела из толпы, остановила такси, отвезла их в гостиницу и отправила в номер. Позднее им приносили еду и питье, стучали и оставляли тележку у двери. На следующее утро Ольга подняла их звонком, отвела на завтрак и отправила Федора в госпиталь со словами:

– А то тебя искать с полицией начнут, а это нам ни к чему.

Уже провожая, вытащила у Федора из кобуры тот самый еще с Испании браунинг, пояснив, что у нее он будет сохраннее.

Так оно и оказалось. Оружие Федора попросили сдать прямо на входе в жандармское отделение и по дальнейшему разговору назад бы точно не отдали.

Допрашивал Федора ротмистр – начальник отделения.

Публичный призыв к неповиновению властям и мятежу в период нахождения на военной службе. Это, по мнению ротмистра, было самым малым из того, что "светило" Федору за его выступление на площади. Он тряс пачкой рапортов и доносов от каких-то тайных и верноподданных доброжелателей, которые в деталях расписали и явный, и тайный смысл сказанного Федором. У жандарма получалось как-то так, что это чуть ли не Федор собрал на площади толпу и возбудил ее возмутительной антиправительственной агитацией. И все это с использованием офицерской формы и наград, которые он тем самым опозорил. А это – еще какая-то статья Кодекса о военных преступлениях. Так что тюрьма и каторга точно, а если не повезет – то как бы и не высшая мера.

При других обстоятельствах Федор может быть стал бы спорить, опровергать обвинения, поясняя, что его вообще-то на площадь послали, и если бы не его выступление, то как бы хуже не вышло. Требовал бы очной ставки с начальником госпиталя и много чего еще. Но сейчас он был настолько переполнен счастьем, что этот пыжащийся идиот казался ему просто смешным. С человеком, которому так хорошо, просто не может случиться ничего плохого, считал Федор, и это, казалось бы, абсолютно проигрышное наплевательское отношение к достаточно серьезным вещам, его на самом деле и спасло.