Слишком много

Французский поцелуй.

Ямочки на его щеках появляются, когда он улыбается, глаза сверкают, как небо на Четвертое июля. Боже, у меня в голове рождаются чертовски поэтические строки, и я представляю, как взбираюсь к нему на колени, словно на дерево, и просовываю свой язык ему в рот.

— Где ты выучила английский? Наверняка не в школе. У тебя богаче словарный запас, чем у многих людей, которые родились здесь, поверь мне.

— Я действительно брала уроки английского в школе, но программа была очень базовой, и после восьми лет обучения я даже не могла вести приличный разговор. Я училась в основном по музыке, фильмам и художественным книгам.

— Почему ты переехала в Америку совсем одна? — Он небрежно потягивает кофе, вроде бы расслабленный, но я вижу, что он напряжен, ждет ответа, как будто отчаянно хочет узнать обо мне больше, но не хочет этого показывать.

Я сжимаю чашку с такой силой, что крышка вылетает. У меня уже готов отрепетированный ответ на этот вопрос. Он прост, правдоподобен и совершенно невинен. Тот самый ответ, которым я кормила всех, кто спрашивал до сих пор. Правда слишком тревожна и болезненна, но, встретившись с любопытным взглядом Тео, я не решаюсь солгать.

Правда освободит тебя.

Но не в этом случае.

Я бы хотела рассказать ему. Или кому-нибудь еще, но для такого признания необходимо доверие на нерушимом уровне, а я не могу позволить себе доверять настолько сильно.

Новая жизнь.

Новые друзья.

Новое начало.

Прошлое остается на своем месте.

— Американская мечта, — говорю я со вздохом, сглатывая стыд, сжигающий мое горло. — Греция — прекрасная страна, но это не то место, которое ты бы выбрал для жизни и работы. Большинство людей живут посредственно, пытаясь свести концы с концами и беспокоясь о том, хватит ли им денег до следующей зарплаты. Я хотела более стабильной жизни.

— А как же твоя семья? Разве они не хотели переехать сюда вместе с тобой? Твои родители? Братья и сестры?

Я откидываюсь назад, растягиваясь на песке, а волны бьются о мои ноги, поднимаясь выше, ниже и снова выше.

— Я единственный ребенок, и мои родители очень традиционны. Они никогда бы не покинули Грецию.

Надеюсь, он больше не будет задавать вопросов. Я и так ступаю по тонкому льду рядом с ним.

Судя по его виду, сдержанности и сомнению в глазах, он знает, что это еще не вся история. Он отворачивается, глядя на спокойный океан, и его ровное выражение лица кажется мне пощечиной. Я больше никогда не хочу видеть его таким… отстраненным.

— Расскажи мне о своей семье, — говорю я, надеясь, что это заставит его снова заговорить, потому что сейчас он выглядит так, будто собирается встать и уйти. — Наверное, было весело расти с шестью братьями.

Не торопясь, он возвращает взгляд к моим глазам, и улыбка, которую он пытается сдержать, заставляет мое сердце пропустить серию мерцающих ударов.

— Весело? — Он трогает шрам на своей щеке. — Это дело рук Логана. Он воткнул палку в колесо моего велосипеда, когда мне было восемь. Я приземлился лицом вперед на пень в лесу, когда мы уезжали на выходные к бабушке и дедушке. — Он показывает на переносицу. — Это Шон и Нико. Шон бросил в меня утюг, когда мне было одиннадцать. Нико сломал мне нос своим кулаком пять лет назад.

— Он ударил тебя? Почему?

Тео пожимает плечами.

— Я был пьян, наговорил всякого дерьма… Я заслужил это. Он и ударил. — Он показывает на крошечный шрам на губе, тот самый, по которому я хочу провести языком, чтобы увидеть, почувствую ли я какую-нибудь разницу. — В тот же вечер. Ему хватило одного удара, чтобы сломать мне нос и рассечь губу. — С его губ срывается тихий смех. — В том, чтобы расти с ними, были свои взлеты и падения, но я бы не хотел, чтобы было иначе. Мы близки, и теперь, когда тройняшки начинают взрослеть, они тоже проводят с нами больше времени.

Я никогда не хотела иметь братьев и сестер, но, услышав ласку в голосе Тео, я немного позавидовала тому, что я единственный ребенок. Может быть, если бы у меня были братья и сестры, я бы не была сейчас одна. Может быть, мой брат или сестра были бы так же близки мне, как Тео своим братьям. Наверняка они всегда прикроют друг друга, что бы ни случилось. Наверняка и родители у них такие же — заботливые и любящие.

Не то что мои родители.

Солнце клонится к горизонту, окрашивая море в калейдоскоп оранжевых, желтых и фиолетовых оттенков, а мы сидим на пляже, разговариваем и смеемся, и мир проходит мимо нас. Я могла бы провести так еще несколько часов, слушая его истории, но у Тео другие планы.

— Я умираю от голода, Талия. Уверен, ты тоже, — говорит он некоторое время спустя, заставляя меня взглянуть на часы.

Я сажусь, удивляясь пустынному пляжу. Сейчас шесть вечера, наш кофе давно закончился, чашки выброшены Тео, когда он сказал мне, что ненавидит возвращаться с работы в пустую квартиру и размышляет над идеей купить собаку.

С тех пор мы затронули так много тем, что мне кажется, будто я знаю его уже очень давно. И мне кажется, что прошло не более двух часов с тех пор, как я заглянула к нему в кабинет.