Сливки

Но я начинала узнавать его в каждой черте, из лица двухлетнего мальчика удивительным образом вырисовывалось именно то, что я видела сейчас перед собой – широкая бородатая физиономия. Но эти серые глаза, кончик носа, форма бровей и верхней губы, едва просматривающаяся из-за растительности над ней – все это оказалось знакомо мне.

Димитриус занял выжидательную позицию и смотрел на меня с настороженным прищуром. Но я не думала о том, как выгляжу со стороны. И все-таки следовало разрядить обстановку и объяснить затянувшуюся паузу и свое поведение. Я ввела Димитриуса, вернее Митю, в очередной ступор, оголив свое плечо.

– Видишь родимое пятно в форме мотылька? Это наша семейная отметка. У моего младшего сына Мити было такое же в районе ребер с левой стороны. Это оно.

Я еще раз коснулась голого торса, сидящего на корточках возле меня мужчины.

Димитриус медленно поднялся и отошел к противоположной стене, в которой было вырезано маленькое окошко. Он уставился в него, как будто силясь разглядеть там что-то новое.

– Лука, ты свободен.

Слуга поставил стакан с водой на стол рядом со мной и удалился.

Я присела поудобнее, скрестив ноги, и сделала освежающий глоток.

Ну и характерец достался моему младшему. Это же Влад в молодости – своенравный, амбициозный, непреклонный, стремящийся властвовать и прячущий под маской злодея свою мягкость и человечность. Как я ненавидела его в первые годы нашего знакомства, так же я волей случая возненавидела и его сына.

Если Андрюша и Соня были сломлены искусственно, и у меня присутствовала уверенность, что их жизнь могла и должна была сложиться по-другому, то характер Мити проявился бы так или иначе при любом развитии событий.

Даже сейчас было сложно предугадать его реакцию на мое открытие. Он молчал, недовольно пыхтел. Не было в моей жизни более неоднозначного и непонятного человека, чем собственный сын.

Скорей бы закончился весь этот кошмар. Мне еще больше захотелось начать все сначала, воспитывать Митю, видеть процесс его взросления и становления личности, понимать его лучше, чем в эту минуту.

– Мой отец – Жданов?

– Да, конечно.

Он помолчал еще пять минут.

– Все что я могу сделать в качестве признательности за подаренную мне жизнь, это отпустить тебя. Позволить избежать жесткого наказания за неповиновение системе. Но при условии, что ты больше не выкинешь ни одного фокуса.

– Твоей сестре не удалось избежать наказания. И брату тоже. Мне все равно, что будет со мной, если я не смогу им помочь.

– Этот полоумный – мой брат? – Димитриус вспомнил про Андрея.

– Твой старший брат, который очень тебя любил, радовался твоему рождению, качал твою колыбельку, гулял с тобой, укладывал спать. Он мечтал научить тебя играть в футбол и кататься на коньках, читал тебе свои любимые книжки про пиратов. Соня тоже души в тебе не чаяла, заботилась, помогала мне во всем, а теперь она сутками напролет обслуживает клиентов борделя в Лефортово.

Митя молчал.

– Если бы мы только могли начать все сначала. Все вместе. Если ты не хочешь помочь нам, то просто отпусти Раджу. И пусть наше противостояние будет честным.

– Я не могу отпустить вашего араба. За ним уже едут из института времени. Пока я не отправил тебя в карцер, у тебя есть возможность уйти. У него – уже нет.

Все силы единовременно покинули меня, из глаз хлынули слезы, такие глупые и неуместные. Как жаль, что не мы выбираем время и место для душевного коллапса.

Митя тяжело вздохнул.

– Я не хочу никуда уходить. Я только что тебя нашла. Я искала тебя дольше всех.

– Перестань. Это твое эгоистичное желание окружить себя своим потомством не имеет ничего общего с моими интересами.

– А что насчет интересов твоих брата и сестры? Кто из нас двоих эгоист, если посмотреть с этой стороны? К тому же я прошу не о спасении только их двоих, а всех, кому вводятся препараты, приводящие к самоубийству, кому беспощадно выскабливают матку или проводят вазэктомию.

– Это не в моих силах. Так же, как и донести до тебя, что все эти меры более чем оправданы.

Действительно, у нас нет ни сил, ни времени, ни ресурсов переубедить друг друга. Все что я могу, это посеять зерно сомнения в его голове, как я когда-то сделала с Раджой, и, возможно, с Петей. Хотя что-то подсказывало мне, что в этой голове оно может прорастать годами.

На низком столике передо мной пикнул компакт Димитриуса. Я уже научилась отличать тревожные сигналы от «радостных».

– Еще одна невинная жертва, – констатировала я, и позволила себе набраться наглости и заглянуть в чужой компакт.

«Суицид. Люблинская, 19. Марта. Женщина. 42 года. КПЖ 537».

О господи! Новая партия слез ручьем. Бедная Марта! Мы не смогли ее спасти.

– Знаешь ее? – спросил Димириус.

– Да, мы ухаживали за ней. Но после второй вакцины не смогли ее спасти.

– Что? Вторая вакцина усиливает действие первой. Но первая и сама по себе запускает необратимый процесс. Ее нельзя было спасти.

Я с еще большим, чем когда-либо ужасом посмотрела на Митю.

В этот момент в дверь постучали. Димитриус выкрикнул громогласное «Войдите».