— Дашь мне свой номер?
Я улыбаюсь и диктую ему.
— Аллегра, — бормочет он, и я наблюдаю, как он вводит мое имя. У него красивые руки, большие, крепкие, точеные.
Его машина стоит всего в паре метров от кафе, и он галантно придерживает для меня пассажирскую дверь. На мгновение вспыхивает мысль, что нельзя садится в машину к незнакомцам, но Роберт не воспринимается чужим.
Это хорошее, знакомое чувство — беседовать с ним. Его присутствие оказывает успокаивающее воздействие на меня, как будто я на своем месте.
— Хорошо, — говорит он после того, как вливается в поток машин, — ты хочешь увидеть меня снова, верно?
— Да.
— Я тебя тоже. — Он коротко улыбается мне, прежде чем снова сосредоточиться на дороге. — Тогда теперь давай поговорим о нескольких основных моментах. Ладно?
— Конечно. — Я внимательно смотрю на него.
— Мы пройдем обследование. Я хочу видеть свежие анализы, прежде чем что-нибудь начнется.
— Согласна.
— Контрацепция? — спрашивает он, останавливаясь на светофоре.
— Я принимаю таблетки.
— Смотри на меня, Аллегра, — его тон чуть заметно меняется, и я улыбаюсь. Это полностью отвечает моему вкусу. Я смотрю ему в глаза и повторяю то, что сказала.
— Прекрасно. Не прячься от меня. Я не позволяю. Правило номер один, если хочешь.
Я киваю и смотрю на его профиль, который освещается и затемняется в ритме проплывающих мимо уличных фонарей.
— Поняла. Каковы другие правила?
Я рассчитываю на целый каталог правил, но у нас достаточно времени. Сложные договорные соглашения сейчас в моде, а нам все равно потребуется как минимум пятнадцать минут, чтобы добраться до моей квартиры. Чем «круче» так называемый Дом, тем более подробный свод правил. По крайней мере, мне так кажется.
Он бросает на меня взгляд, который я не могу понять.
— Ты не лжешь мне.
— Хорошо.
— Ты используешь стоп-слово, если тебе неприятно или становится слишком. Я никогда не восприму это превратно. Если ты не делаешь то, что я говорю, и не используешь стоп-слово, я воспринимаю подобное поведение, как сопротивление. А сопротивление влечет за собой наказание.
Я чувствую, как внутри все сжимается в предвкушении, и мне приходится контролировать себя, чтобы не застонать.
— Хорошо. Дальше?
— Ты не прикасаешься ни к кому другому. Я, кстати, тоже.
— Нет проблем.
— Последнее и самое важное правило…
Уже последнее правило? Это всего четвертое.
«Ничего себе, — думаю я, — не много».
Я чувствую еще бо́льшую уверенность в том, что он не какой-то там подражатель.
— Уважение, — продолжает он, — я требую всегда и везде уважительного поведения. Дерзость тоже будет наказываться, а также использование прозвищ и различных животных. Ты можешь называть меня «Сэр», или «Господин», или просто «Роберт». Знаешь, «Мастер», «Хозяин» — я не приверженец этой зацикленности на терминологии Темы. Делай так, как тебе удобно. Но всегда почтительно. «Робби» и «милый» в нашем контексте не приемлемо. Это ясно?
То, что он говорит, звучит естественно и легко, ненаигранно. Его голос звучит спокойно и расслабленно, и все же я слышу в нем серьезность и строгость.
— Абсолютно ясно, — отвечаю я, желая поцеловать его.
Он определенно не является ни «ходоком» по соответствующим заведениям Темы, ни «псевдо», поддавшимся очередной причуде.
— Твои правила? — спрашивает он и улыбается мне.
— Я не экстремальная мазохистка, — говорю я, нервно потирая свои бедра руками. — Я испытываю удовольствие от боли лишь до определенного предела, меня больше вставляет унижение. Мой болевой порог не так высок, как хотелось бы многим садистам. Сеансы исключительно избиения — это четкое «нет». И если меня бьют, я не хочу никаких длительно остающихся следов. — Роберт кивает и просит меня продолжить. — Никакой крови, никакой мочи, никакого кала. Ролевые игры и пет-плей — скорее исключение.
— Меня это тоже не заводит.
— Хорошо.
— Все?
— Остальное — вопрос переговоров. Так сказать. Или хочешь обсудить тонкости дозволенного прямо сейчас?
— Мы оставим это на попозже.
— А как насчет твоих исключений?
— Моих исключений? — Роберт смеется, а затем хмурится. — Классический бондаж — это путанье с веревками — скорее больше раздражает, чем возбуждает. В остальном — ни лак, ни кожа, ни латекс не заводят меня особо. Я люблю обнаженную кожу.