Сливовое дерево

В первый день зимы в город нагрянул рой солдат вермахта в серо-зеленой униформе, на машинах и в конных повозках. Они заполонили улицы, как стая саранчи, и принялись разбирать железные ограды вокруг домов, церквей и кладбищ, расхищать флагштоки, фонари и декоративные детали со зданий гостиниц и баров. Все это предназначалось для переплавки в пули и бомбы. Прежде чем удалиться, солдаты обошли все дома и собрали кастрюли и сковороды, а также все другие металлические вещи, которые попались им на глаза.

Мутти коротко посовещалась с бабушкой, без каких предметов старой утвари они могут обойтись, и без лишних слов отдала кастрюлю с вмятинами. Кристина стояла у входной двери рядом с ней и видела, как мать спала с лица, заметив в руках у солдата подвесной колокольчик с садовой калитки.

Через несколько дней вся семья, дрожа, стояла у дома, засунув руки в карманы, и наблюдала, как группа солдат снимает колокола с церкви и грузит на подводы. Ома плакала, когда военные с криком «Пошла!» хлестали кнутом тощих лошадей, силившихся сдвинуть тяжелый груз с места. В конце концов колеса заскрипели и покатились. Животные опустили головы, сбруя зазвенела, копыта застучали по булыжнику, и лошаденки потащили повозку вверх по холму. Мутти обняла за плечи бабушку, спрятавшую лицо в ладонях. Позже отец сказал, что снять колокола с церкви Святого Михаила солдатам не удастся: башня слишком высокая; кроме того, самый крупный из трех колоколов весит больше четырех тонн.

В воскресенье перед Рождеством, когда все члены семьи вышли на улицу и направились в церковь, их приветствовал тихий снегопад. Карл и Генрих галдели, вертелись волчком, щурясь, поднимали лица к небу и высовывали языки, чтобы поймать крупные, медленно падающие хлопья снега. Кристина и Мария направились по укрытой снегом дороге и присоединились к братьям, а родители и бабушка с дедушкой задержались около садовой ограды, любуясь четырьмя детьми, которые кружились вместе под падающим снегом, и полы их длинных темных пальто раскручивались вокруг их фигурок, как водоворот какао, которое вмешивают в молоко. До ушей Кристины донесся смех, и на какое-то мгновение ей представилось, что она свыкается с острой болью утраты, сковавшей ей сердце.

Но в эту минуту умиротворенность нарушил приближающийся рев военного грузовика. Машина, накренившись, вывернула из-за угла и на всех парах понеслась к ним. Кристина и Мария, схватив мальчиков за пальто, стащили их с дороги и побежали к родителям.

Пытаясь отдышаться, все они настороженно смотрели, как автомобиль затормозил в снежной каше и пассажирская дверь распахнулась. Солдат с бесстрастным лицом, в черной униформе и с винтовкой через плечо, выпрыгнул из кабины и направился к Бельцам, остановился около отца и вскинул одетую в перчатку руку.

— Heil Hitler! — Каблуки его сапог щелкнули. Он протянул белый конверт с черной печатью в виде распростершего крылья орла, держащего в когтях венок из дубовых листьев со свастикой внутри.

— Heil Hitler! — пробормотал фатер, быстро подняв и опустив руку.

— Добро пожаловать в армию Гитлера, герр Бёльц! — прокричал солдат. — Вам надлежит явиться на сборный пункт в Штутгарте завтра утром ровно в девять часов! Heil Hitler! — и, не дожидаясь ответа, развернулся и забрался в машину.

Автомобиль дернулся и заревел, рельефные шины скользили по покрытому снегом булыжнику. Семья Бёльц сбилась в кучу, опустив плечи; усиливающийся снег падал на зимние шляпы и кепки. Отец стоял неподвижно, тупо глядя на конверт. Наконец он одной рукой обнял мутти, которая прильнула к нему, закрыв глаза и прижав пальцы к дрожащим губам.

— Обязательно ехать? — поинтересовалась Мария.

— Отказаться нельзя, — не открывая конверта, фатер сунул его в карман куртки и поцеловал жену в лоб.

Кристина видела, что мать изо всех сил старается не заплакать, но подбородок ее дрогнул, и слезы покатились из глаз. Карл и Генрих вцепились в мамино шерстяное пальто.

— Не плачь, — утешал жену отец. — Все будет хорошо, — он погладил Карла и Генриха по головам, улыбнулся теще с тестем, коснулся щек Кристины и Марии. — Пойдемте. Пора в церковь.

Отец приобнял маму и повел ее через улицу. Мария взяла мальчиков за руки и стала подниматься вслед за родителями по ступеням из песчаника к церковному двору. Все проследовали по ведущей к церкви дорожке и подошли к входу в храм. Кристина остановилась у дубовых дверей как вкопанная.

— Пойдем, Кристина, — поторопил опа, обняв за талии ее и бабушку.

Генрих придержал дверь, и они вступили под церковные своды всей семьей, поддерживая друг друга, словно одного из них могло в любую минуту унести ветром.