Сливовое дерево

Избавившись наконец от привкуса смерти, она намочила тряпку и выжала ее, выкручивая с такой силой, что заныли руки. Мокрая ткань, как лед, прикасалась к ее горячей коже, холодила кровавые ссадины на руках и ногах. Кристина больно закусила губу, бросила тряпку в раковину и вцепилась в край кухонного стола, тщась обуздать тоску и панику. Но напрасно: она тонула, и дна было не видать. Руки ее ослабели, и она сползла в угол, забилась между стеной и буфетом, как перепуганный котенок. Все дорогие ей мужчины исчезли из ее жизни, и невольно напрашивалась мысль, что союзники вознамерились стереть Германию с лица земли. По логике событий, Генрих и Карл — а в конечном счете она сама, Мария, мутти и ома — будут следующими.

Глава шестнадцатая

Через два дня после бомбардировки мимо дома Кристины проехала телега, груженная завернутыми в простыни телами. Услышав скрип колес и цоканье копыт по булыжнику, девушка раздвинула шторы и выглянула из разбитого окна гостиной. За импровизированным катафалком медленно шли женщины, дети и старики, сжимая в руках Библию, распятие или букет полевых цветов. Кристина задумалась, где нашли эти тела — под завалами, в погребах или в реке — она слышала, что трупы вылавливали у берегов. К этому дню насчитывалось уже двести двадцать три жертвы воздушной атаки.

Но у дедушки не было ни панихиды, ни погребения, ни гроба. Юноши из гитлерюгенда и несколько стариков искали его останки, но не обнаружили ничего: ни зуба, ни пряжки от ремня, ни осколка кости. На месте амбара осталась лишь тлеющая куча пепла, железные инструменты и тележные скобы превратились в куски искореженного металла. Накануне вечером Кристина вместе с семьей водила бабушку на кладбище на краю города — положить рудбекии на могилу родителей деда и почтить его память. Потом все помянули дедушку за обеденным столом каждый рассказал свою любимую историю о нем — и дали обет после войны поставить ему на кладбище памятник.

Прежде бомбардировки наносили урон лишь окраинам Хессенталя, но последний налет вражеской авиации обратил полгорода в руины. По странной закономерности, на каждой улице остались три-четыре невредимых дома, соседствующие с рядом разрушенных до основания жилищ. Кроме церкви и амбара, в непосредственной близости от дома Бёльцев разбомбили два дома позади и четыре на соседней улице. Потолок мясной лавки герра Вайлера обвалился, окна в кафе вылетели, фасад зиял провалами.

В течение нескольких дней после бомбежки солдаты построили около железнодорожной станции бараки: три вытянутых приземистых здания с металлической крышей и стенами без окон. Говорили, что в них поселят еврейских заключенных, которых привезут в город восстанавливать разрушенный аэродром.

На следующий день после окончания строительства бараков Кристина, засучив рукава и убрав на затылок волосы, перемешивала в саду лопатой верхний слой почвы с куриным пометом и древесной золой. Утро выдалось непривычно тихим. Только Генрих с Карлом изображали рычание мотора, играя с деревянными грузовиками на дорожке между домом и садом, да лопата с тупым звуком ударялась о твердую землю. Казалось, даже птицы покинули Хессенталь. Как раз когда Кристине пришло в голову, что все горожане или умерли, или уехали и она и ее родные остались последними живыми людьми в этом мертвом городе, девушка услышала чей-то окрик, потом еще один, а затем звук, похожий на шарканье тысяч ног по булыжнику. Кристина замерла и прислушалась. Генрих и Карл обежали забор и встали на обочине дороги, держа в грязных руках игрушечные машинки. Кристина воткнула лопату в землю и подошла к краю сада.

Разношерстный, но на удивление ровный строй из сотен бритых наголо исхудавших мужчин неуклюже плелся по улице — скопище живых скелетов в рваной арестантской одежде. Безучастные взгляды были устремлены в землю, на мертвенно-бледных лицах выдавались острые скулы. У большинства узников на робах в серую и белую полоску выделялись желтые шестиконечные звезды, но у некоторых были нашиты лиловые или красные перевернутые треугольники[60] или же два знака сразу. Иным повезло больше прочих, и они были в насквозь дырявых башмаках или разбитых ботинках без шнурков, тогда как другие шли босиком по ледяному после холодной ночи булыжнику. Арестанты брели, с трудом переставляя ноги, а сопровождавшие их конвоиры в форме СС окриками подстегивали заключенных. Кристина подсчитала, что в среднем на четыреста невольников приходится двадцать солдат, но эсэсовцы были вооружены автоматами и дубинками. Когда конвоир подходил ближе, узники делали шаг или два в сторону, пытаясь отстраниться, сохраняя при этом строй. У одного из заключенных, маленького темноглазого мужчины ростом с ребенка, по груди расползалось коричневое пятно рвоты. У другого из брючины текла темная жидкость. Несколько человек смотрели на Кристину и на мальчиков пустым безнадежным взглядом. Так вот как нацисты поступают с евреями. От этой мысли девушка почувствовала слабость в коленях.

— Генрих! Карл! — окликнула она. — Домой немедленно!