Сливовое дерево

Чаще прежнего Кристина думала о жителях больших городов. Как они сводили концы с концами без консервированных и сушеных овощей, кур и маринованных яиц? Даже здесь, в сельской местности, где большинство привыкло питаться с огорода, ходили слухи, что некоторые люди отправляются в поисках еды в лес, выкапывают коренья и собирают ягоды, дерутся за грибы и орехи. Леса почти целиком вырубили, олени и кролики давно перевелись. Говорили, будто бы кое-кто питался грызунами. И хотя торговля на черном рынке каралась смертной казнью, когда долгая зима уступила место сырой весне, поползла молва о женщинах, меняющих свадебные платья на сахар, одеяла и подушки на молоко и яйца, или, от полного отчаяния, продававших себя офицерам за сигареты или кофе, за которые потом можно было выручить буханку хлеба или бидон молока, чтобы накормить голодных детей.

Кристина и ее родные считали дни до того момента, когда можно будет приступать к посадкам в огороде. Но весь апрель дождь лил как из ведра, по улицам бежали реки черной от копоти и пепла воды, а земля в саду превратилась в жидкую грязь. К счастью, куры, выжившие благодаря червям, насекомым, сорнякам и траве, начали нестись, и Бельцы с наслаждением ели на завтрак яйца. Куры приносили по полторы дюжины яиц в день, каждому члену семьи доставалось по меньшей мере два, и Кристина стала оставлять для заключенных вареные яйца на ступенях церкви.

Через месяц наконец наступила ясная погода, и солнце прогрело и высушило землю. Разлитый в воздухе аромат сирени смешивался с затхлым запахом мокрых развалин. Погода благоприятствовала сельскохозяйственным работам, но кроме полей на ближайших окраинах города, сотни акров плодородной земли долины оставались невозделанными. Пожилые фермеры и жены фронтовиков, использовавшие труд военнопленных, неохотно отправляли их на работы в дальние поля, не желая терять единственных помощников из-за налета тейффлегеров. Их держали возле дома и поручали ухаживать за огородом и ходить за животными. К концу августа некоторые военнопленные, прослышав, что русские освободили их страны, сбежали домой.

Не говоря ничего матери, Кристина решила навестить фрау Клаузе в надежде заполучить еще одного петуха, чтобы пополнить сокращающуюся стаю кур. Если выйти пораньше, можно не опасаться воздушного налета по крайней мере пару часов. Появление нового петуха не только принесет семье в скором времени цыплят и много куриного мяса на следующую зиму, но и просто всех порадует. Кристина с удовольствием предвкушала, как заулыбается мать, когда она войдет в дом с большой пестрой птицей в руках. Направляясь вниз по улице, девушка впервые за долгие годы почувствовала душевный подъем.

Но когда она увидела колонну заключенных, шедших ей навстречу, сердце ее упало. Она-то думала, что переждала то время, когда несчастные проходят по ее улице, и теперь бранила себя за то, что не встала раньше. Эсэсовцы, как всегда, шли позади и высматривали, не нужно ли подхлестнуть одного из узников. Девушка знала, что они не преминут остановить всю процессию, чтобы наказать нарушителя выстрелом в затылок или ударами приклада. От этой мысли ей стало дурно.

Позади первой группы арестантов пожилой фермер погонял упряжку волов, тащивших через перекресток телегу с сахарной свеклой. Он остановил животных на противоположном углу, слез с передка повозки и зашел в дровяной сарай, не заметив, что перегородил улицу и отрезал путь второй группе заключенных. Два конвоира направились вниз по склону, чтобы заставить старика убрать телегу с дороги. Кристина уже собралась бежать назад домой, но было поздно. Первая группа оказалась позади нее, эсэсовец шел ей прямо навстречу. Она метнулась к ближайшему крыльцу, желая раствориться в дверной нише. Ей не хотелось подходить близко, видеть этих несчастных, смотреть в их страдальческие глаза. А пуще всего Кристина не желала, чтобы заключенные считали ее, гражданку этой страны, управляемой безумцами, ненавистницей евреев.

Конвоир не обратил на девушку внимания и прошел мимо с застывшим лицом, держа руку на винтовке. Кристина замерла в полуметре от узников, не успев отвернуться, и невольно смотрела на выступающие скулы и гниющие зубы, дистрофичные ноги и испещренную язвами плоть. Запах мочи и экскрементов ошеломил ее. Кристина закрыла рот рукой и опустила взгляд. Она не могла находиться здесь, но выхода из западни не было.

И вдруг конвоир, прошедший мимо нее, побежал назад, крича: «Стой!»