Сливовое дерево

В следующие два дня, как только все принимались за будничные дела на первом и втором этажах или, еще лучше, выходили работать в сад, Кристина спешила на чердак — принести Исааку краюху хлеба, вареную картошку или первые бессмертники, появившиеся в конце лета. Она прибегала к нему несколько раз за вечер, но считала за лучшее проскальзывать наверх, только если никого не было на третьем этаже. В течение дня Кристина поджидала возможности незаметно улизнуть. Когда она мыла посуду или подметала коридоры, то всегда наблюдала за членами семьи — опасалась, что родные чувствуют ее нетерпение. Девушка изо всех сил старалась держаться невозмутимо, но нервы ее были напряжены, и дышала она часто, словно маленькая мышка, крадущаяся мимо спящего голодного кота.

На третий день Кристина после завтрака выглянула из кухни, спрятав в кармане передника сваренное вкрутую яйцо, и направилась к лестнице, намереваясь пробраться на чердак. Три настойчивых удара в дверь вынудили ее остановиться. Девушка перевесилась через перила, пытаясь понять, что происходит на первом этаже.

— Откройте, фрау Бёльц! — потребовал приглушенный мужской голос.

Кристина оторопела и впилась ногтями в деревянные поручни перил. Непрошеный гость стал стучать снова, с каждым разом все громче и напористей. Глухие удары эхом отдавались в тихом коридоре, и время словно замедлилось. Мутти вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. Кристина с трудом оторвалась от перил и пошла в сторону гостиной, пряча лицо от матери.

— Кто-то стучит в дверь? — спросила мутти.

— Я… я ничего не слышала, — солгала девушка, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Раздались три очередных настырных удара и все более громкие требования открыть дверь. Мутти развязала передник и поспешила вниз по лестнице. Кристина вернулась к перилам и стала смотреть, как мать отворяет дверь. На крыльце пухлогубый группенфюрер и два вооруженных солдата перекрыли путь к выходу, словно ожидали, что в любой момент из дома кто-нибудь попытается сбежать. Кристина прижала руку ко рту и отступила назад, ее лоб и подмышки тут же взмокли от холодного пота.

— Слушаю вас, — произнесла мать ровным голосом человека, уверенного, что ему нечего скрывать.

— Из лагеря сбежал заключенный, — прорычал группенфюрер. — Мы обыскиваем все дома и амбары в городе.

В глотке у Кристины поднялась кислота. Девушка тихонько придвинулась к перилам и взглянула вниз.

— Уверяю вас, герр группенфюрер, — сказала мутти, — что мы не видели никаких заключенных.

— Все равно, — рявкнул группенфюрер, — мы должны обыскать дом.

— Но мы бы сразу же сообщили куда положено, герр группенфюрер, — возразила мутти.

— Предупреждаю вас, фрау Бёльц, один-единственный раз: не вздумайте препятствовать делам государственной важности. Попробуйте только не пустить меня в дом, и вас арестуют и посадят в тюрьму. Это понятно?

— Ja, герр группенфюрер, — мутти отступила в сторону.

Эсэсовец ввалился в переднюю, остановился у лестницы и стал свирепо пялиться вверх, словно оценивал степень вины здешних жителей по цвету стен. Затем он повел рукой, подавая солдатам знак подниматься. Те немедленно подчинились. На их гладких лицах не обнаруживалось ни следа эмоций, громоздкие автоматы были направлены вперед. Они ринулись вверх по лестнице, кованые сапоги оглушительно в унисон затопали по ступеням. Кристина хотела спрятаться, но ее словно приковало к месту. На площадке второго этажа солдаты направили на нее дула автоматов, затем решили, что она не представляет угрозы, и двинулись дальше. Когда эсэсовцы ворвались в пустую кухню, она крепче ухватилась за перила из страха, что ноги ее подкосятся.

На площадке появился группенфюрер, держа одну руку на кобуре с люгером. Увидев Кристину, он остановился.

— Guten Tag, фройляйн, — поприветствовал ее офицер, наклонив голову набок и оскалив в улыбке серые зубы, словно подкатил к ней на вечеринке или на пикнике у озера. — Кристина, не так ли? Вижу, ваша матушка полностью поправилась, — он снял руку с пистолета и положил ей на плечо. Она почувствовала через платье теплую потную ладонь. — Уверен, что хорошей немецкой девушке вроде вас нечего скрывать.

Кристина обхватила рукой холодное яйцо в кармане передника и выдавила из себя улыбку, больше похожую на судорогу, — губы, как будто сведенные спазмом, подергивались.

Эсэсовец пожал ей плечо и проследовал в кухню; полы кителя собирались в складки на жирных ягодицах. Кристина сглотнула и зажмурилась, сдерживая подступившую тошноту. Когда она открыла глаза, перед ней стояла мать, нахмурившись и с немым вопросом на лице.

Кристина не успела ничего ей сказать — группенфюрер вышел из кухни, а за ним по пятам следовали солдаты.

— Где ваш муж? — спросил он у матери.

— Он… Мы точно не знаем, — ответила мутти. — Он служил в Шестой армии и…

— Он совершил подвиг и погиб за свою страну или попал в плен к русским?

— Я… Я не знаю… — растерялась мутти. — Я…

— Macht nichts![66] — заорал эсэсовец, снимая с пояса дубинку. — Обыскать дом! — приказал он солдатам.