Слой

Однажды перед тещиным днем рождения Кротов дал ей миллион, попросил купить что-нибудь себе из хорошей одежды. А потом они с Ириной приехали ее поздравлять; долго звонили, жена открыла дверь своим ключом, и они увидели многодавнюю пьянь и срань. Квартира была пуста, а за стеной выли песней пьяные голоса. Ирина заплакала, узнав в диком хоре высокий, какой-то юродивый материн голос.

Они оставили подарок и записку и уехали. Кротов так и не сказал жене про тот злосчастный «лимон», а спустя неделю снова встретил тещу у гаража. Хотел было поругаться, но снова полез в карман. Однако с той поры больше сотни тысяч никогда не давал. Теща опять деланно жеманилась, опять брала — быстро, клевком руки — и подмазывалась к зятю, говорила, какой он добрый, понимающий человек, а вот дочь родную мать не понимает, не уважает… Кротову давно обрыдл весь этот пригаражный дешевый театр, но он терпел и молил Бога только об одном: чтобы теща хотя бы в этот раз не попросила отвезти ее домой, потому что в машине Иринина мама начинала стонать новую пьесу: как повезло ее дочери, как повезло в жизни Кротову, не все же умеют так устроиться…

На экране телевизора Джулия Роберте шокировала персонал богатого отеля своим проститутским «прикидом», когда Ирина нащупала ладонью лежащие на животе пачки и спросила: «Что это, Сережа?» — «А ты посмотри», — сказал Кротов. И снова был полу-испуг, насупленные брови, тихий шепот: «Сережка, тебя посадят!». Они вскрыли обертку, жесткие тонкие бумажки липли друг к другу, не желали распадаться. Считали вместе на два раза, упаковывали разбухшие от тормошенья доллары в большой конверт, перетягивали его резинкой. Ирина металась по спальне, все решала, куда этот конверт положить; сунула в белье, и Кротов засмеялся, сказал, что про этот женский тайник знают все мусора и бандиты на свете. Ирина тоже рассмеялась и бросилась перепрятывать конверт, чем еще больше рассмешила мужа.

В коридоре хлопнула дверь туалета, после короткого стука (научилась все-таки) в спальню заглянула заспанная десятилетняя дочь, круглилась сонными глазами: «Родители, вы чё?».

Может быть, именно в ту ночь, после десяти лет приятных, но бесполезных усилий Ирина снова забеременела. Носила тяжело, от интоксикации похудела, подурнела: все-таки за тридцать, не молоденькая.

Родился семимесячный мальчик. Спеленатого сына Кротов носил на одной руке, на ладони, маленькое тельце не дотягивало до локтевого сгиба. Примерно в это же время у раньше всех женившегося Валерки Северцева уже родился внук.

…Кротов подъехал к гаражу, привычно оглядывая подступы на предмет обнаружения тещи. По субботам она редко появлялась, но все-таки… Кротов вспомнил, что вчера договаривался с женой поехать с утра на рынок — подыскать подарок имениннице. «Съездили». Уже загнав «джип» в сумрачное нутро обшитого деревом гаража — свою «Волгу» он теперь почти не трогал, держал ее в гараже при банке, разъезжал на казенном «Чероки», влюбившись в новую машину раз и навсегда, — Кротов передумал и газанул на задней передаче, осененный счастливой мыслью. И когда подлетел к подъезду, всплыл на лифте на свой четвертый этаж и позвонил (лень было рыться в карманах, да и грядущая мизансцена того требовала), жена открыла дверь и спросила: «Что же ты машину не поставил, или забыл, Сережа?» — он, как бы между прочим, сказал, протискиваясь в прихожую:

— Сегодня пить не буду. Хватит. Поедем на машине все вместе.

Ирина вскинула глаза, и снова вместо радости был удивленный испуг, и Кротов даже на мгновение пожалел о сказанном, но чувство вины за вчерашнюю пьянку с Лузгиным и ночь вне дома пересилило накатившее раздражение.

— Как Митя?

— Спит.

Родившегося сына назвали Дмитрием, по-городскому уменьшительно Дима, но Ирина настояла: Митя, так правильнее по-русски, и постепенно все привыкли, в том числе и дольше других сопротивлявшийся Кротов, который сегодня уже не мог представить, что этот клубочек радости и вечного беспокойства стали бы называть иначе.

Он побрился на два раза, долго чистил зубы. Потом, подгоняемый кислым запахом ночевки в одежде и борясь с похмельной ленью, все-таки разделся и влез под душ. Вышел освеженный, даже голова почти прошла. Зябко кутаясь в принесенный женой из спальни махровый халат, осторожно заглянул в комнату, где спал сын.

Митя лежал кверху попкой, утонув щекой в подушке. Маленький чистый кулак возле носа, рот полуоткрыт, пижамная курточка задралась, обнажив тонкий изгиб спины. Розовые пятки вылезли из-под одеяла, и Кротов потянулся рукой поправить, но шепот жены от двери: «Не трогай, разбудишь, пусть спит, время есть», — заставил его отступить. Пятясь; он задел ногой Митин велосипед, замер в коротком грохоте, но, слава Богу, пронесло.