Слой

С нынешним главой города Слесаренко многие годы ходил параллельным курсом во властных коридорах, но редко пересекался с ним в конкретной работе и почти не знал как человека. В последнее время пригляделся на Думе, кое-что понял в нем и оценил по достоинству, но по-прежнему не знал главного: чей он человек, нынешний мэр.

Совершенно независимых людей на чиновничьей лестнице отродясь не бывало, за каждым кто-то стоял, открыто или потаённо. Мэр в этом смысле выглядел загадочно и странно: какой-то конкретной крупной личности, группы влиятельных (или жаждущих влияния) людей за его спиной не просматривалось. Человеком Рокецкого мэра тоже нельзя было назвать без оговорок: они никогда не работали вместе и не имели общих друзей. Слесаренко в который раз поймал себя на мысли, что до сей поры не знает, кто же у мэра ходит в близких друзьях. Формальные приятельские связи прослеживались, но ни одного сокровенного друга — такого, которому душу открыть не боишься, — Виктор Александрович у мэра так и не вычислил. И не мог уяснить для себя, хорошо это или плохо. Настоящие друзья — это счастье человека и уязвимое место политика. Виктор Александрович к городскому голове относился хорошо и зла ему никогда не желал, считая его толковым руководителем, без авантюры и самодурства, но жесткий опыт аппаратной работы подсказывал ему, что отсутствие информации о начальнике есть слабость и страх подчиненного; надо непременно что-то знать, и это «что-то» обязательно найдется у каждого, стоит поискать основательнее. «Скелет в шкафу», — так, кажется, говорят англичане. Копать под мэра Слесаренко не собирался. Более того, связывал именно с ним свою будущую карьеру, но не отказался бы от возможности заиметь на начальника любой доказательный компромат. Земля — она круглая, кто знает, как завтра повернется…

В три с минутами позвонил из машины водитель, и Слесаренко вернулся в мэрию, где до половины седьмого заседал с депутатами. Повестка двигалась достаточно гладко, вопрос о деньгах комитета по строительству Виктор Александрович предложил перенести на следующее заседание. Присутствовавший в зале Терехин никак не выразил своего отношения к переносу, а после, в коридоре, по дороге к лифту, сказал Слесаренко:

— Ну что, едем вместе? — и, предваряя вопрос, добавил: — Сам посоветовал.

Терехин был лет на десять, пожалуй, моложе Слесаренко, но тоже успел за недолгую и неяркую райкомовскую карьеру нахвататься словечек типа «сам», «первый», «хозяин» — этой фени второразрядной партийной номенклатуры.

Вот и отлично, — сказал Виктор Александрович. — Половина тумаков на твою долю достанется, я не против.

Думаю, никаких тумаков не предвидится. С хорошими вестями едем, успокоим людей. Ты же это умеешь, Виктор Александрович.

От этих слов Слесаренко рефлекторно схватился за нос, и Терехин рассмеялся, уважительно коснулся слесаренковского плеча: мол, понимаем, ценим…

В том, что мэр решил направить Терехина вместе с ним на встречу с жителями, не было ничего необычного. В конце концов, именно Терехин отвечал в администрации за городское строительство. Тем не менее весь не слишком долгий путь от мэрии до окраины города — поехали на слесаренковской машине, оба сидели сзади, перешучивали утренний инцидент — Виктор Александрович ожидал от соседа если не прямой атаки, то явных поползновений насчет перевода денег, однако Терехин даже и не пытался к этой теме приблизиться, чем еще больше насторожил Слесаренко. Ему почти дословно припомнился разговор с мэром, и Виктор Александрович с нарастающей тревогой подумал: «Неужели и мэр здесь завязан?». Ежели так, плохи были его, Слесаренко, дела.

Глава шестая

На кладбище Кротов приехал ровно в восемь, как ему посоветовала приемщица из «Риуса». Маленькая ладная избушка на краю асфальтового пустыря была уже открыта; за столом сидел толстый парень, копался в каких-то бумагах. Кротов поздоровался, протянул квитанцию.

— Во сколько у вас вынос? — спросил парень.

— В два, — ответил Кротов.

— Нормально, — сказал парень. — Пойдемте, посмотрим.

После похорон отца они с матерью часто бывали на кладбище — не так часто, как в первый год, но все-таки в праздники и дни рождения обязательно. Кротов привык к этим поездкам, кладбище уже не пугало его и не угнетало, и со временем он даже полюбил здесь бывать — в этой лесной тишине, чистом воздухе, несуетности приходящих живых и покое лежащих в земле мертвых. Он понял, что покойник — от слова «покой».

Вслед за толстым парнем Кротов пошел в утреннем сумраке по укатанной снежной дорожке, поднимавшейся на пологий пригорок. Было безлюдно и тихо, лишь впереди среди деревьев копошились четыре тени в зеленом, стучало о мерзлую землю железо.

— Вот, смотрите, — сказал парень, когда они поднялись на пригорок к первым рядам крестов и памятников. — Можете взять эту, — он показал рукой налево.