Слой 3

В номере он переоделся в домашнее, посмотрел местные новости по телевизору: съемок с экскурсии не было – наверное, не успели подготовить пленку, но диктор сообщил словесно о визите главы города во владения «Нефтегаза» и его, Слесаренко, высокой оценке увиденного.

Собравшись с мыслями, он вышел в коридор и постучал в дверь напротив. Следователь выглянул не сразу, был растрепанным и сонным.

– Ко мне или к вам? – предложил Слесаренко.

– Давайте ко мне, – сказал Евгений Евгеньевич. – Только тут у меня непорядок.

Слесаренко вошел и присел на единственный свободный стул. Мятая постель и столик у окна были завалены казенного вида бумагами, на тумбочке в углу шипел электрочайник.

– Петр Петрович мог бы вам обеспечить комнату получше.

– Нормально все, – сказал Евгений Евгеньевич, сдвигая бумаги и усаживаясь на постель. – Я завтра уже улетаю.

– Что так быстро? – спросил Виктор Александрович.

– Всех поймали, всех нашли?

Следователь засмеялся и посмотрел на чайник.

– Вашими бы устами... Чаю не желаете?

– Благодарю. У меня еще дела сегодня.

– Понял вас, – сказал Евгений Евгеньевич. – Разговора, значит, не получится.

– Ну почему же? – Слесаренко словно обиделся этой реплике. – Минут пятнадцать-двадцать я смогу вам уделить...

– По-товарищески? – закончил фразу следователь, и Виктор Александрович никак ему не ответил.

– Понял вас...

Следователь порылся в толстой серой папке, достал оттуда и протянул Слесаренко ксерокопированную фотографию Степана – в черном костюме и белой рубашке без галстука с застегнутым наглухо воротником. Степан смотрел на него с фотографии пустым, отсутствующим взглядом.

– Вам этот человек знаком?

– Нет, не знаком, – ответил Виктор Александрович.

– Вас понял... Вы хорошо посмотрели?

– Что за вопрос? Я же сказал, что не знаю его. Кто это, кстати? Морда довольно угрюмая.

– Так, деятель один. Работничек... ножа и топора. Помните такую песенку из мультфильма?

– Убийца, что ли? – с бытовым интересом спросил Слесаренко.

– Не доказали, не факт... Был осужден за незаконное хранение оружия. Вышел по амнистии четыре месяца назад. Аккурат перед покушением на Воронцова. С тех пор пропал, нигде найти не можем.

«Ловкий, гад», – подумал Слесаренко. Уж очень все красивенько выстраивалось: освобождение Степана, стрельба по Воронцову, предстоящие выборы; и если подтвердить знакомство – вот вам и полная картина с заказчиком и главным исполнителем.

– Ничем не могу вам помочь, – сказал со вздохом Виктор Александрович. – Если у вас ко мне все...

– Да я же так, без протокола, – извинительно вымолвил следователь и вдруг резко спросил: – Не знаете Степана?

– Не знаю, – сказал Слесаренко и понял, что сделал ошибку.

– Так и запишем... в уме, – сказал, приятельски улыбаясь, Евгений Евгеньевич. – Есть у нас сведения, что один человек с ним виделся когда-то и лично получил признание в убийстве...

– Кого – убийстве? Воронцова?

– Нет, это было давненько... Так, ухлопал кой-кого... на северах. Тот разговор, по нашим данным, был записан на пленку, однако отыскать ее не можем, это я вам честно говорю. Если бы нашли, сами понимаете, другая б музыка играла...

– Сожалею, – сказал Виктор Александрович, – но ничем вам помочь не могу.

– А мы и не рассчитывали, в общем, – все так же улыбаясь, сказал следователь. – И в то же время...

– У вас чайник кипит, – подсказал Слесаренко.

– Так мы его выключим. – Евгений Евгеньевич перегнулся на кровати и дернул за шнур. – Видите, как просто.

– Не понял вас, – произнес Виктор Александрович.

– А ничего и понимать не надо. Вы сказали, я услышал.

– Тогда позвольте вас покинуть.

– А мне позвольте вас немного задержать.

– В чем дело? – тихо вздрогнул Слесаренко.

– Да вот, бумажка есть одна. Пустая формальность, милейший Виктор Саныч, подписывать совсем не обязательно, но вместе с тем... будет пристойнее, если вы ее завизируете. Мол, не возражаю, Слесаренко.

Виктор Александрович внимательно прочитал врученную ему бумагу и сказал:

– Я вам этого запретить не могу.

– Тогда и подпишите. Я же говорю: формальность...

– Дайте ручку, – сказал Слесаренко, помедлив.

Он уже открывал дверь своего номера, когда в коридоре справа раздались топот и возня, глухая невнятная речь; он посмотрел в полумрак коридора и на фоне дальнего окна увидел силуэты двух сцепившихся мужчин, толкавших друг друга от стены к стене, и тот, что был грузней и выше, узнаваемо выкрикнул кротовским голосом: «Заткнись, Вовян, или я тебе врежу!».

– Перестаньте немедленно, – громко скомандовал Виктор Александрович; фигуры замерли, сцепившись. – А вы, Кротов, сейчас же зайдите ко мне.

За спиной Слесаренко раздался встревоженный голос Евгения Евгеньевича:

– В чем дело? Что происходит?

– Вас это не касается, – сказал, не оборачиваясь, Виктор Александрович и вошел к себе, оставив дверь открытой.

– Опять за старое? – спросил он Кротова, когда тот заявился багровый от натуги и злости.

– Чепуха, – отмахнулся Кротов. – Семейные разборки, сейчас он успокоится. Вы уже освободились? Где встречаемся?

– Не вижу смысла. Если Лузгин в подобном состоянии...

– Да он не пьяный, то есть он... не очень.