Слой 3

– Ничего не ломай и никуда не суйся, – голос Чернявского зазвучал поувереннее, словно не в гору уже, а с горы. – Спокойно доработай до выборов, и я гарантирую, что должность первого заместителя ты сохранишь при любом новом мэре.

– Так ли уж при любом? Или все-таки скажешь фамилию?

– Не спеши, Виктор Саныч, здесь люди думают покруче нас с тобой. Сам понимаешь: все непросто, ситуация сложилась не вчера...

– И я в нее никак не вписываюсь?

– Не-а, – сказал Чернявский без доли сожаления.

– Слишком хорош, что ли?

– Да нет, просто... чужой. Тебя вводить – только время и деньги тратить. Ты пойми: там все давно сложилось, утряслось, каждый знает свое место...

– Зачем же тогда Воронцова угробили?

– Да я, блин, сам не знаю! – горестно воскликнул друг Гарик. – И никто не знает, ты мне поверь! Это вообще чушь какая-то, не просчитывается!

– Значит, плохо считаете. Мэра просто так не убивают!

– Да запросто, – ухмыльнулся Чернявский. – Любой дурак за пару тысяч баксов... Да тот же Лялин, ну, директор клуба...

– Спорткомплекса, – поправил его Слесаренко.

– Какая разница? Девку евойную знаешь, ну, дочку, на телевидении работает? Так вот, Воронцов ее оттрахал, когда ей еще восемнадцати не было. И трахал лет пять, уже замужем была, потому-то муж и бросил, ребенка забрал и уехал. Так Лялин же рвал и метал, за двустволку хватался по пьяни, вслух говорил, что убьет. Дочку страшно любил, а уж внучку и вовсе. Так-то, Витя, а ты говоришь...

– Кошмар какой-то, – сказал Слесаренко.

– Да обычное дело, какой тут кошмар, сплошь и рядом! И ведь Лялин его не простил, мог и забашлять кому-то, человек он при деньгах... Ба-бах из кустов, и конец Воронцову. А потом все сидят и считают: кому было выгодно шлепнуть городского мэра? Какой гут политический расклад? Штаны надо держать застегнутыми, вот и весь расклад.

– Ты в самом деле полагаешь?..

– Ничего я, брат, не полагаю. Так, для иллюстрации. Я же говорю: не просчитывается. Не было никакого смысла трогать Воронцова, никому он по-крупному не мешал.

– Здесь ты не прав, – убежденно сказал Слесаренко.

– А конфликт с нефтяниками, эта идея национализации компании, да еще и разборки на рынке...

– Какие разборки? – Чернявский аж поморщился с досады. – Какая национализация? Обычный популизм, сплошная пропаганда. Ты же знаешь, что контрольный пакет акций «Нефтегаза» болтается где-то на Западе, и за ним стоят очень серьезные люди.

– А как же Лукоянов?

– Не смеши... Он давно свое взял, у него уже гостиница на Кипре. Давно бы уехал, если бы ему разрешили. Сидит здесь, как на бочке с порохом. Заложник! Так вот, Витюша, неужели ты серьезно полагаешь, что кто-то в правительстве или в Госдуме решится поссориться с Западом? Нас же заблокируют немедленно, нас просто выпихнут с западных рынков, и мы туг с голоду все передохнем. Или революцию устроим. А кого первыми к стенке поставят? Да министров ненаглядных с депутатами!

Виктор Александрович и слушал, и не слушал Чернявского, потому что никак не шла из головы история про Лялина и Воронцова. Он вспомнил субботний вечер с картами, мужчину в сером костюме с подносом в руках... Значит, это Лялин и был. Стыд какой: полгода в городе, а он почти никого в лицо не знает, а еще в мэры собрался, болван. Но как же так? После того, что произошло, по-прежнему служит у н и х лакеем? Напраслину городит друг мой Гарик, такой человек на убийство не способен. Но заказать, заплатить другому – это вписывается, пожалуй, хотя и здесь был бы нужен характер... Он вдруг представил, что подобное случится в его собственной семье: допустим, загуляет сын, и невестка заберет Максимку и уедет навсегда – черт с ней, но внука жалко, как будет жить без деда и отца, и как он сам сумеет жить без внука; а ведь живет уже полгода и собирается жить дальше, зачем же врать себе и людям, но – дача, дача! Следы гулянок и слова соседа, и не спросил: наверное, с бабами, разрушит семью, молодой идиот, весь в меня...

Он словно очнулся и увидел, что Чернявский смотрит на него вопрошающе и молчит.

– Хорошо, – сказал Виктор Александрович. – Допустим, вы меня убедили: хорошего мэра из меня не получится. Что дальше?

– Ничего ты не понял, – вздохнул Чернявский. – Мэр из тебя получится и даже хороший, но... ненадолго. Тебя или согнут, или сломают. Или подставят так, что загремишь лет на десять, это у нас запросто делается. Да, кстати, – друг Гарик снова посмотрел на потолок, – четыре месяца назад выпустили Степана.

– Кого?

– Ну ладно тебе, ты же помнишь... Степан, мужичок такой, мститель, что друга твоего Колюнчика ухлопал... Ну, ты еще встречался с ним, беседовал, когда он в доме забаррикадировался.

– Да, помню. Ну и что?

– Как ну и что? – Чернявский воззрился на него в испуганном изумлении. – Не понимаешь или прикидываешься? А если он стукнул на допросе, что виделся с тобой? Или кто другой стукнул из тех, кто присутствовал. Ты ведь знал уже, что это он стрелял в подъезде? Знал. Почему же не заявил, куда следует? Это, братец ты мой, как минимум, статья за недоносительство. И если захотят – вмиг тебя раскрутят как сообщника.