Слой 3

– Из классики, – сказал Юрий Дмитриевич. – Апреколь в угол. А вы, Сережа, были изумительны: сколько решимости, искренности, какая свобода общения...

Юрий Дмитриевич ударил и забил, и еще раз забил, и еще раз, и полковник Савич бросил кий на стол, сматерился и пошел разливать.

– Мне бурбон, – напомнил бородатый. – Льда не надо.

Вошел распаренный Чемагин, без пиджака, с полотенцем на шее.

– Зря отказались. Весь хмель вышибает. Сто двадцать на градуснике! Привет, Васильич! – сказал он Лузгину. – Стукнемся?

– Стукнемся, – сказал Лузгин и допил свои полстакана.

– Вот и правильно, – одобрил Юрий Дмитриевич. – Зачем портить замерзшей водой сей божественный напиток? Не унывайте, мсье колонель, придет и к вам удача.

Лузгин и Чемагин принялись составлять шары пирамидой, начальник нефтегазовской охраны все гудел и гудел о прелестях парного отрезвления, начальник же милиции пал в кресло и сидел, насупясь, расплющив на груди оплывший подбородок.

– Пройдемся, – сказал Юрий Дмитриевич.

Надели куртки, вышли на крыльцо. От скрытого пригорком берега реки тянулся к небу толстый свежий дым.

– Иван уголья кочегарит, – пояснил бородатый. Шашлык из нельмы просто восхитителен. Заказано под вечер повторить.

– Валерий Палыч что, в отрубе?

– Слегка. Отвык от... кислорода. Через час разбудим, будет как огурчик. Скажите, Сережа, этот ваш выход в эфир был спланирован заранее?

– Нет, Лузгин сымпровизировал.

– Вопрос о вашем прошлом... тоже импровизация?

– Чего не знаю, того не знаю.

– Талантливый парень этот ваш друг Володя... Ради красного словца... Вы понимаете, Сережа, что он вас... разменял?

– Как вас понимать? Что значит: разменял?

– Как в шахматах. Умная девочка правильно сказала: вы очень осложнили себе жизнь, Сережа. Особенно историей с заводом. Вы бы видели морду полковника, когда он услышал про жен и детей.

– Насрать мне на полковника, – сказал Кротов.

– Грубо, но достойно похвалы, – Юрий Дмитриевич спустился с крыльца. – Ничего и никого никогда не бойтесь, дорогой Сережа.

– А я и не боюсь.

– Вот и ладушки. Врежьте им всем от души, Сергей Витальевич, врежьте этой местной шушере! Одна персональная просьба: Савича не трогайте, Сережа. Ситуацию с заводом можете раскручивать, дело яркое, очень выигрышное, но фамилию не поминайте. Полковник нам нужен... без пятен на мундире. Я достаточно ясно формулирую?

– Яснее не бывает.

– И готовьте отход. Мотивированный отход.

На перевале хвойного бугра ударил ветер, теперь он дул от реки, и Кротов увидел с отдаленья, как повар Иван и рыбак Миша перемонтируют заднюю стенку веранды, отгораживая внутренность от ветра. Иван заметил Кротова и помахал ему рукой.

– Вы сказали: отход. Поясните.

Юрий Дмитриевич сделал работникам ручкой, как Брежнев с трибуны.

Как только вы закончите свои разоблачения, Виктору Александровичу придется от вас избавиться.

– Это почему же?

– Вы плохо знаете, Сережа, психологию толпы.

– Можно конкретнее?

– Можно, – сказал бородатый. – Вы раскопаете всю городскую грязь и продемонстрируете ее народу...

– Народу это нравится.

– Согласен. Но лично вас он не простит.

– За что не простит?

– За правду. Да, людям нравится слушать разные гадости про своих начальников. Но дело в том, что и без вас, Сережа, все в этом городе прекрасно знают обо всем. Знают, но молчат.

– А я сказал.

– Совершенно верно: они молчат, а вы сказали. Вот этого-то вам и не простят. Нет, внешне будет полный одобрямс, вас даже на руках слегка поносят, будут приглашать на встречи в трудовые коллективы, во всякие там партии, тусовки... Но подсознательно вас будут ненавидеть, и чем дальше, тем больше. И рано или поздно с огромным удовольствием вас пожуют и выплюнут в помойку. Вы будете мешать всем, даже Слесаренко. Вот почему я говорю вам: готовьте мотивированный отход. Ну, я не знаю: семейные проблемы, мама при смерти...

– Типун вам на язык!

– Тьфу-тьфу, не сглазить... Все, что угодно, из ряда понятных и близких народу причин. И сразу, как только доварите кашу. Поручите Лузгину, пусть перекроет оппонентам доступ к прессе, пока вы не отстреляетесь и не уедете.

– А потом?

– А потом, без вас, пусть лают и плюются. Народ решит: при вас боялись, теперь осмелели, и пошлет их всех куда подальше. И в ваш отъезд по бытовым причинам он тоже не поверит, решит: сожрали мужика, заставили уехать.

– Кто заставил, Слесаренко?

– Ни в коем случае. Виктор Александрович будет публично сожалеть о вашем бегстве.

– Бегстве?

– Спокойнее, Сережа. Да, бегстве. Вас запугало и опороло бывшее воронцовское окружение. Вы, конечно, смелый человек, но до конца характера, увы, вам не хватило.

– По-вашему, я должен... испугаться?

– Таков сценарий, Сергей Витальевич.

– А что народ?

– Народ вас пожалеет и снова полюбит. Он скажет: ты смотри, и этот поломался, шарахнул – и в кусты. Своим бегством вы как бы снимете с народа самообвинение в трусости. Уж если этот испугался, что с нас, несчастных, требовать? Такая наша жизнь... И тут упавшее знамя подхватит герой Слесаренко.

– Пойдемте в дом, здесь холодно, – предложил Кротов.