Исключение составляли небольшие города и территории, удаленные от всяческих столиц: здесь властная элита сложилась как-то сразу, спаялась, сговорилась и практически никем не перетряхивалась, а возникавшие время от времени внутренние разборки глушились договором или стволом с глушителем; последнее случалось крайне редко и только с теми, кто замахивался на коренной передел или не хотел делиться по-честному, нарушая тем самым главный общественный принцип: живи и давай жить другим.
Однако годы мирного сожительства наркотизировали местную элиту: ее мышцы и воля одрябли, в деяниях исчезли осторожность и расчет, скрываемое ранее богатство там и сям выпирало наружу, и тогда появлялся захватчик и брал чужое, как свое, почти не встречая организованного сопротивления. В этом городе таким захватчиком был Вайнберг, а отнюдь не Слесаренко с Кротовым, как то казалось многим, в том числе и вот этим троим, что сейчас деловито усаживались за совещательный стол.
Они уже виделись утром, а потому Кротов начал без приветствий.
– Я еще раз все посчитал, – сказал он, стукнув пальцем в бумагу. – Рано радовались, господа-товарищи. В пересчете, так сказать, на душу бюджетного населения получается один оклад с куцым хвостиком.
– И то ладно, – вздохнул Федоров, а Соляник молча пожевал молодыми пухлыми губами.
– Есть идеи? – спросил финансист Безбородов.
– Идей у нас море, – вместо Кротова объявил Федоров, – чего нельзя сказать про деньги.
– Деньги тоже есть, – произнес Кротов и зафиксировал реакцию собеседников: Федоров округлил глаза, Соляник видимо приободрился, и лишь Безбородов как бы вообще ничего не услышал и разглядывал ногти, напружинив ладонь на манер каратиста.
– Мы задержим платеж энергетикам.
– Эго опасно, – сказал Безбородов. – Я не поддерживаю.
– Я тоже, – быстренько подклеился Соляник.
– С кем согласовано? – Федоров первым сообразил главное. – Если да, то сможем закрыться квартально. Это произведет впечатление. Я вас поздравляю, Сергей Витальевич. Неужто взаимозачеты пробили через газовиков?
– Больно вы догадливый, коллега, – не без превосходства в голосе ответил ему Кротов. «Ладно, пусть думают, что все решено, – мысленно оправдал он свою недомолвку, – а то ведь струсят, подлецы, а мне нужны их подписи». – Короче, танцуем от полного. Да, Безбородов, аппарату премию за второй квартал.
– А за третий? – спросил Соляник.
– За третий не выйдет. К четырем часам мне на стол новую раскладку по всем категориям. Смотрите сами, кому побольше, кому поменьше. И не валите все в кучу. Лучше полтора оклада и детские пособия за квартал, чем три оклада без пособий. Психологический нюанс, улавливаете? И еще: чтобы не было потом разговоров, будто я тут неправильно деньги делил, новую раскладку подпишете все трое, а я завизирую сверху. А то ведь я знаю, что Соляник скажет своим любимым врачам, а ты, Федоров, своим любимым коммунальщикам. Как я вас уделал, коллеги?
– Красиво уделали, – согласился Федоров.
– Вы позволите? – тихо спросил Безбородов, и Кротов подумал с тоской: «Начинается...».
– Наши долги энергетикам будут списаны, зачтены или просто отложены, пролонгированы?
– Зачтены, – сказал Кротов.
– Каким образом?
– Схема прорабатывается.
– Ах, вот как. Значит, еще прорабатывается...
– Ладно тебе, Борода! – замахал руками взбудораженный думский начальник, что был лет на двадцать моложе городского финансиста. – В принципе вопрос решен?
Кротов кивнул без раздумий – обратной дороги уже не было.
– Тогда какая разница! – воскликнул Соляник.
– Осенью узнаем, какая разница, – процедил Безбородов. – Впрочем, если Сергей Витальевич принимает ответственность на себя...
– Я же сказал: завизирую.
– И будьте добры, Сергей Витальевич, издать письменное распоряжение на мое имя о непроизводстве платежей энергетикам.
– Нет такой формы в природе, – уверенно сказал Кротов.
– А вы в произвольной, пожалуйста, – сказал Безбородов. – Здесь форма не важна, важно содержание.
«Вот же гад упрямый, – подумал Кротов. – Со всех сторон страхуется, подлец».
– Будет вам... в произвольной. Вперед, коллеги, время пошло. Да, есть там кто в засаде? – спросил он, глядя на Федорова. Вопрос означал: сидит ли за дверями кто-нибудь, желающий прорваться на прием без предварительной записи. Такие обычно прятались в дальнем углу и при появлении начальства выскакивали, как партизаны из леса.
– Вроде бы Терехов отирается. Ну, этот, из кабээн.
– Ваш кадр? – Кротов перевел взгляд на Соляника.
– Чего ему?
– Да почем я знаю? – вдруг обиделся Соляник. – Мы его учредили, но я же его не пасу.