Слой

— Хватит сироту разыгрывать! — буркнул Костя, выключая конфорку. — У нас с тобой дело. Нуркину прятаться все труднее, он теперь фигура публичная. Митинги, пресс-конференции. Можно его достать, можно. Я, кстати, и для ренатовских охламонов работенку придумал. Вместе мы его как-нибудь...

— Мужики, мы тогда тоже отхиляем, — подал голос Зайнуллин.

Петр хрустнул пальцами и воткнул бычок в банку со шпротами.

— В нашем положении надо посолидней как-то, — продолжал Ренат. — Офис нужен, а сюда что... порядочных людей сюда не пригласишь. Стремно тут. Я тебя обижать не хотел, но раз шмары эти свалили, то и нам...

— Как ты их?.. Шмары?!

Петр встал и медленно двинулся на Рената. Константин на всякий случай выбрал чистый нож. В коридоре мгновенно раздалось клацанье затворов.

— Остынь, Петруха. Если не так выразился — извини, а давить не следует. Жизнь меняется. Захочешь меня найти — спросишь на рынке.

— У карманников? У проституток?

— У любого, — спокойно произнес Ренат. — А ты, Костя, ножик-то убери. Нехорошо это. Мы же как люди уходим. Презент вам приготовили, для нужд политической борьбы.

Двое бойцов выволокли из комнаты клетчатый баул с оружием.

— По-царски, — сказал Петр. — А мне тебе и подарить нечего.

— Если б не ты, я, может, до сих пор в больничке бы сшивался. Так что в расчете.

Они удалились не так изящно, как Настя с Людмилой. Ушли, гремя железками и звеня водкой, но, когда их шаги затихли, в квартире вдруг стало невообразимо пусто. Никто больше не матерился, не толкался на кухне, никто не смотрелся в зеркальце и не благоухал косметикой.

Петр и Костя молча стояли над сумкой, и все вокруг: переполненная пепельница, макароны на плите, бумажка с Настиным телефоном — напоминало о том, что совсем недавно их было девять. Тоже не сотня, но все-таки...

— Не вижу трагедии, — нарочито бодро сказал Константин. — А с Нуркиным я вот что решил...

— Он нам теперь не по зубам, — прервал его Петр. — Даже если мы обвешаемся всеми этими «стволами». Даже если угоним военный вертолет. Упустили мы время, когда он был простым бухгалтером. Все, Костя.

— Ты рано сдох, командир.

— Я что-то устал сегодня. Пойду прилягу. Петр перешагнул через сумку и отправился в комнату.

Оставшись в одиночестве, Константин машинально соорудил себе бутерброды и, не ощущая вкуса, так же машинально их съел. Затем меланхолически покачался на табуретке и наконец очнулся. Подойдя к баулу, он достал один пистолет и, неторопливо заполнив обойму, сунул его за пояс.

— Я прогуляюсь.

— Тебе нельзя, — вяло произнес Петр.

— Меня уже не ищут.

— Тебя будут искать всю жизнь. О! Про факельное шествие говорят.

Костя заглянул в комнату — по телевизору показывали горелые автобусы и экспертов, копавшихся в черных ошметках.

— Следствие отрабатывает две версии, — сообщил репортер. — Неосторожное обращение с огнем одного из задержанных и неисправность электрооборудования.

— Какое такое в ментовском автобусе электрооборудование? — спросил Костя.

В ответ Петр лишь махнул рукой.

Константин открыл входную дверь, но остановился и, вернувшись на кухню, выложил пистолет.

— Не ходи, — попросил Петр.

— Я скоро.

Костя взял с тумбочки ключи и вышел. Петр дождался, пока не щелкнет замок, полежал для гарантии еще с минуту и резко встал.

Найдя свой пиджак, он надорвал подкладку и извлек из потайного кармашка визитную карточку.

Коричневый от жира диск постоянно срывался, поэтому набрать номер ему удалось только с третьего раза.

— Это Еремин, — проговорил он севшим голосом.

— Здравствуй, Петя. Что у тебя?

— Роговцева на Нуркина.

— Ты предлагаешь обмен?

— Да, если ты не раздумал.

— Со мной такого не бывает, сотник. А Нуркин тебе нужен живым или мертвым?

— Без разницы.

— Завтра в новостях. А Роговцев?

— Завтра, — сказал Петр, с трудом проглотив комок.

— Обманешь — убью.

— Я знаю, Сан Саныч.

Он положил трубку и поплелся к холодильнику. Ренат должен был оставить водки.

Немного водки, чтобы запить отвращение к себе.

* * *

Как только Константин вышел на улицу, у него закружилась голова. Два месяца в заточении, большая часть лета. То, чему принято радоваться, то, к чему готовятся и с таким нетерпением ждут, прошло мимо. Все это время он просидел в квартире Бориса, и даже в момент переезда, когда можно было хоть на час оказаться под открытым небом, он по иронии судьбы провел в трансе. Свежим воздухом за него дышал учитель. Впрочем, ему это было нужнее, ведь он это делал в последний раз.

На новом месте Костя ориентировался не так чтоб очень хорошо — как любой москвич в любом районе. Достаточно было того, что он знал: каждая маленькая улочка выводит на большую, а та рано или поздно приведет к метро. С этим знанием он и отправился на прогулку.